самый центр столицы, и деньги найдутся, инвесторы… А вот нет перемен в декорациях. Так, всего лишь легкая поверхностная косметика – фасадов, стен, тротуаров. Сияющие рекламные панно где-то там, наверху, троллейбусные остановки в стиле хай-тек с прозрачными антивандальными козырьками, очаровательные скамейки, новый асфальт каждой весной. И конечно, припаркованные во дворах машины – престижных и дорогих моделей. Ведь тут самый центр, и вокруг уже сплошь офисы, банки, кафе, рестораны.
А здесь, на этом самом месте, – на площади Замоскворецкого универмага, все, все как и прежде. За исключением той самой поверхностной косметики.
Александровские казармы за стеной, их до сих пор все так и зовут Кремлевскими.
Серый монолит зданий за высоким глухим забором – территория Монетного двора. Все очень похоже на крепость, на форт, не подверженный никаким штурмам и осадам.
И жилые дома – целый квартал от Александровской улицы сплошь до Мытной и Большой Серпуховской. И все постройки тридцатых годов. Некоторые, как прокисшее заплесневевшее блюдо, приправленные спешно проведенным капитальным ремонтом, а другие – мрачные, серые, но крепкие, как скалы, выстроенные по замысловатому проекту гениального архитектора, который когда-то именно в этом квартале для тогдашней сталинской элиты, удаленной от Дома на набережной, создавал новый советский город – вопреки окружавшему этот район купеческому, старинному, уютному Замоскворечью.
И этот диссонанс сохранился до сих пор. Сколько лет прошло, сколько поколений жильцов сменилось в этих старых домах. Как будто назло всем купеческим ампирам – пузатым колоннам, нелепым гипсовым львам, кудрявым «коринфским» карнизам, назло тем самым знаменитым московским дворикам, затененным липами, тут все строили из серого бетона в стиле кубизма.
И только Замоскворецкий универмаг гениальный архитектор отчего-то построил в стиле арт-деко.
Сколько лет…
Целый век…
И никаких глобальных перемен.
Особенно ночью, в самый глухой час…
Когда до рассвета еще много минут…
И нет уже сил ждать утра в щемящей тоске…
Последний троллейбус – номер первый, тот, что ходит через весь центр от Варшавки – по Тверской до Боткинской больницы и обратно тем же маршрутом – через Каменный мост, мимо кинотеатра «Ударник», по Полянке, по Люсиновской, а потом и по Александровской улице – мимо Замоскворецкого универмага…
Последний «первый» троллейбус в парк давно-давно прошел.
И машин совсем нет. Этой июльской ночью в три часа совсем нет машин – ни на площади, ни на перекрестке к рынку.
Тихо, как тихо в огромном городе. Когда Москва спит или притворяется, что спит, и не желает подходить к окнам и смотреть, что творится на темных улицах. Поворачивается на бок, зарывается в подушку, натягивает одеяло, несмотря на тридцатиградусную жару… Или же спешно мчит на дачи в пятницу вечером – подальше от смога, от шума, от всего… От всего, что может случиться ночью.
Порой ведь так трудно признаться самому себе, что ты стал свидетелем чего-то такого…