ему жизнь вы только унизили его, а я, отказавшись от дуэли, только подлил масла в огонь.
Элизабет прикрыла глаза, и он сделал попытку ее утешить:
– Как бы он ни был унижен, все равно лучше быть живым, чем удовлетворить свою гордость и умереть.
Вот, подумала Элизабет, чем отличается прирожденный джентльмен, такой, как лорд Эверли, например, от человека, едва допущенного в общество: для истинного джентльмена честь превыше жизни. Именно об этом ей всегда говорил Роберт, любивший указывать сестре на классовые различия.
– Вы не согласны?
Слишком погруженная в свои мысли, чтобы осознать, как могут быть восприняты ее слова, Элизабет кивнула и сказала:
– Лорд Эверли – джентльмен и дворянин, а потому скорее предпочтет смерть бесчестью.
– Лорд Эверли, – спокойно возразил Торнтон, – дурак. Он слишком молод и безрассуден, если готов рисковать своей жизнью из-за карточной ссоры. Жизнь слишком дорога, чтобы отдать ее за такую малость. Когда-нибудь он скажет мне спасибо за мой отказ.
– А как же кодекс чести джентльмена?
– В том, чтобы умереть ради какого-то спора, нет никакой чести. Повторяю: человеческая жизнь слишком дорога для этого. Ее можно отдать за дело, в которое веришь, или за дорогих тебе людей. Любая другая причина не более чем глупость.
– А если бы я не вмешалась, вы приняли бы его вызов?
– Нет.
– Нет? – Она не могла скрыть своего изумления. – Вы хотите сказать, что позволили бы ему назвать себя карточным шулером и не пошевелили бы и пальцем, чтобы защитить свое доброе имя и честь?
– Я не считаю, что моя честь была под угрозой, но даже если и так, я не понимаю, как убийство этого юноши могло бы восстановить ее. Что же касается моего доброго имени, то оно также не единожды подвергалось сомнению.
– Но в таком случае, почему герцог Хаммондский оказывает вам поддержку в обществе и так явно продемонстрировал это сегодня вечером?
Улыбка мгновенно слетела с его лица, и взгляд утратил свою мягкость.
– Это имеет для вас такое значение?
Загипнотизированная неподвижным взглядом его янтарных глаз, Элизабет утратила обычную ясность мысли. В данный момент для нее все имело весьма относительную значимость по сравнению с его глубоким, завораживающим голосом.
– Наверное, нет, – дрожащим голосом ответила она.
– Если это разубедит вас в том, что я струсил, полагаю, я мог бы проучить его за дерзость. Музыка кончилась, – тихо добавил он, и только тогда Элизабет заметила, что они уже не вальсируют, а только слегка покачиваются, обнявшись. Понимая, что у нее нет оправдания, чтобы и дальше находиться в его объятиях, она подавила разочарование и хотела отступить, но тут оркестр заиграл новую мелодию, и их тела снова согласно задвигались в такт музыке.
– Раз уж я лишил вас сопровождающего на завтрашней прогулке в деревню, – сказал Ян через минуту, – может быть, вы рассмотрите другой вариант?
У Элизабет радостно подскочило сердце: она подумала, что он хочет быть