так сказать. – Хочу! – Надя опять бесшабашно тряхнула несуществующей прической.
– Все хочу. Буше возьмите мне, пожалуйста! – Это?.. – военный неуверенно ткнул длинным пальцем в барочный узор покрытого кофейным кремом "суворовского". – Нет – ровное, с шоколадным верхом. Осторожно – боясь расплескать живую дрожащую влагу – приняла Надя из рук спутника холодный до запотелости фужер, подержала его перед собой, жадно вбирая кружащий голову пьяный дух волшебного и давно забытого ею вина, потом посмотрела на свет сквозь ежесекундно срывающиеся со стенок серебряные шарики воздуха и наконец поднесла к губам. – За наше случай-ное знакомство! – нараспев произнесла она и прежде, чем военный успел с нею чокнуться, в три глотка выпила обжигающее с непривычки вино, оказавшееся таким терпко сухим, что перехватило горло.
Теплая волна хмеля стремительно растеклась по телу, еще сильнее вспенив кипящий внутри счастливый восторг.
Так и не дойдя до буфета, они свернули на другую лестницу и вышли в главное фойе. Надя сама предложила спутнику, смелости которого хватило лишь на приглашение в театр, взять себя под руку – и они влились в общий, неторопливый, сверкающий золотом и камнями, серебряными нитями отделки, и лакированными туфлями, и шикарно оголенными женскими руками, и блестками дорогих помад, и еще чем-то, невыразимо праздничным, человеческий круг.
Бегущие пузырьки шампанского тихо бились в ушах, заставляя бурно радоваться всякой мелочи, и Надина душа плыла, отдавшись теперь уже без остатков сомнения затопившей ее сладкой и пенистой волне все прибывающего счастья. И пусть позавидует этот зануда! не желающий знать ничего кроме своей дурацкой науки! – пьяно думала Надя, изящно вышагивая рядом с грузновато ступающим военным, ощущая сладостное напряжение во всем своем упругом, жаждущем жизни теле. – И пусть! А меня заметил мужчина в самом расцвете лет и успеха! с двумя звездами! и двумя полосами на погонах! – заметил и в театр пригласил!..Правда, еще не познакомились даже, но неважно – еще целых два антракта впереди… А сейчас… Меня пирожными кормят! Меня шампанским поят! И не каким-нибудь, а брютом – самым остро обжигающим и кружащим голову своей изысканно тонкой змейкой! Меня…
Словно в подтверждение ее молчаливой и сбивчивой речи, вдалеке ожил вкрадчивый звонок.
Голубое сияние второго акта лилось с пустынной сцены каким-то призрачным, мертвым холодом потусторонней жизни – и Надя вдруг почувствовала, как шарики шампанских пузырьков лопаются и тают без следа, а вместе с ними покидает душу только что кипевшее там веселье.
Откуда-то снизу, от пальцев ног, сдавленных теснотой сырых сапог, поднялась внезапная дрожь – ударила друг о друга одеревеневшие коленки, зябкой волной пробежала вверх по телу. Музыка Одетты, в слепой и отчаянной надежде блуждавшей среди заколдованных девушек-лебедей, билась отчаянно и тревожно, опять найдя в Надиной душе какую-то страшно напряженную струну