поднимать – вовсе дураком надо быть. Вот и вышло у него, как в поговорке, которую я от шляхтичей в Путивле слыхал: паны дерутся, а у холопов чубы трещат.
– Ты ж ведаешь, не по своей воле он это учинил, – напомнил Басманов.
– Э нет, Петр Федорович, по своей и только по своей, – не согласился я. – Дмитрий Иоаннович что сказал? Дескать, он не может въехать в Москву, пока там его вороги сиживают. Отчего же боярин решил, что и Федор Борисович тоже к ним относится?
– Оттого, что государь не совсем так сказывал, – поправил меня Басманов. – Ты три словца пропустил. Не просто сиживают, но на царском стольце.
– Пусть так, – не стал спорить я. – Но почему непременно убить? – И сразу, коль уж зашла речь о Голицыне, решил исправить допущенную промашку, превращая ее в достоинство, пояснил: – Что до Василия Васильевича, то тут я тоже в сомнениях был, потому и… велел постараться как-то загородить его, чтоб поменьше досталось. Вот он в отличие от всех прочих и жив остался.
– Выходит, я должон еще и в ноги тебе за него поклониться? – криво усмехнулся боярин.
– Выходит так, – серьезно подтвердил я. – Думаю, коль и впрямь нет на нем вины – придет в себя, а если нет… на небе видней. Я же, чтоб он быстрее выздоравливал, нынче же попрошу престолоблюстителя медиков своих к нему прислать.
– За лекарей благодарствую, – небрежно кивнул он, – токмо ты лучше иное поведай: отчего наш государь так все поменял да наизнанку вывернул? Что-то я в толк никак не возьму. Слыхал я, что ты мудер, невзирая на малые лета, вот и растолкуй мне смыслу.
С ответом я не спешил. Кивнув в сторону принесенных бочонков, вокруг которых, как кот возле сметаны, прохаживались оба казака, дежурившие у калитки, осведомился:
– Сами вначале опробуем или сразу казачкам отдадим?
Басманов пытливо посмотрел на меня, затем поинтересовался:
– А откель винцо? Неужто из терема Годуновых приволокли?
– Да нет, гораздо ближе, – пояснил я. – Во-он из того терема.
Боярин оглянулся в указываемую мной сторону, насмешливо улыбнулся и, встав из-за стола, направился к бочонкам. Вытащив пробку-затычку у одного из них, он некоторое время принюхивался, после чего, сделав определенный вывод, молча махнул рукой, давая понять казакам, что отдает им.
– Так я и мыслил, – заметил он, вновь усаживаясь за стол. – У этого дьяка путного винца отродясь не бывало. – И сразу, без перехода: – А что ж ты мне не ответил? Али нечего поведать?
– Милостив наш государь, – улыбнулся я. – Милостив и добр. Наездился по Европам, нагляделся гуманизма, заповеди божьи припомнились, особенно пятая, вот и решил, как Христос заповедал, простить брата своего. Тем более у Федора Борисовича и семи грехов не наберется, а уж до семижды семи ему еще столько же лет прожить надо, если не больше.
– Ты всерьез? – тихо спросил Басманов, и ложка, которую он поднес ко рту, так и застыла в его руке.
Серые