на Чистых прудах. А следовательно, и сидеть сотрудникам было негде. Так что – ищите подработки!
Другие сотрудники так и поступали – искали и находили себе вторые, третьи и четвертые работы. Крутились и вертелись. И вроде ничего, какие-то денежки выходили. У всех, кроме Севы. Зато он всегда оставался свободным, и именно к нему обращались в случае неотложных дел.
В детстве Сева сочинил такой стишок:
У трехлетнего ребенка
Вместо соски – папироска.
А Николай тотчас выдал другой, большим смыслом не отличающийся, зато демонстрирующий игру с формой:
Мальчик лет восьми—десяти
И дедушка лет восьмидесяти.
Из содержания этих двух детских стишков следовало, что Николай по натуре – менее лихой и более прилежный отрок, нежели Сева, как ни странно. Когда это было…
Позже Сева увидел на улице прототип своего детского стишка – по Москве, догоняя своих, мчалась цыганская девочка лет трех, от силы четырех, с сигаретой в зубах. Прохожие оборачивались, и одна женщина не удержалась и закричала ей вслед что-то изумленное, с легким родительским укором и слезноватым смехом. Впрочем, известно, что дети чукчей тоже с таких же лет курят трубки – от нечего делать.
Цыгане издавна словно преследовали Севу.
– Почему бы тебе не найти другой заработок? – спросил его как-то Николай. – Хотя бы набор текстов на компьютере. Ты ведь неплохо им владеешь. Или что-то еще. Давал бы стране угля! А себе малость денег.
– Это некрасиво, – объяснил Сева. – Совесть не позволяет. Получается какое-то раздвоение или даже растроение личности.
– А-а, ты такой же законопослушный, как наши предки? – ядовито хмыкнул Николай. – Как мать разорялась, когда я вляпался! Прямо готова была отказаться от любимого сыночка! И заявила мне, что жить все равно надо по совести, даже если у тебя, то есть у меня, ее нет. Ты придерживаешься подобного мнения?
– Почти, – сказал Сева. – Но мне действительно кажется, что вторая работа – это подлость, предательство по отношению к первой.
Брат засмеялся и покрутил головой:
– Знаешь, в чем главное проклятие честных? Они окружающим могут говорить лишь правду, но себе они часто лгут. А по-моему, лучше соврать кому-то, чем себе.
В сентябре, когда вечерами прохожих по новой стали продувать навязчивые ветра, а деревья привычно покачивали желто-лысеющими макушками, Сева поехал к Николаю. На лестничной площадке опять слышалось пианино. Брат играл.
– Где-то медведь сдох. Чего прибыл? – хмуро спросил он. Был явно не в настроении.
– Я уезжаю, – сказал Сева. – На работе договорился. Нам все равно зарплату не дают третий месяц.
– Сколько подкинуть? – Николай закрыл крышку пианино. – В отпуск намылился? И куда едешь?
– Катю я поеду искать, – сказал Сева.
– Кого?! – Матрешкиных дел мастер машинально в замешательстве сел мимо стула и грохнулся об пол.
Удар смягчил пушистый