тюрбанов, Василий и не заметил, как они с Реджинальдом оказались на базаре.
Строго говоря, почти весь Беназир состоял из базаров, как, впрочем, и другие индийские города, потому что название шаок – базар – здесь дают почти всем местам, где находятся лавки. Большинство из них не имело передней стенки, и можно было видеть разложенные товары, от рухляди, на которую не стоило обращать внимания, до самых дорогих, искуснейших произведений Индостана и привезенных со всех концов света богатейших товаров. У Василия глаза разбегались!
Сквозь отворенную дверь он увидел комнатку, убранную циновками, где среди шелковых разноцветных подушек сидела, небрежно куря длинную изогнутую трубку, красавица, обернутая в яркие, прозрачные, как паутина, ткани, увешанная ожерельями, кольцами, подвесками, с благовонными цветами в волосах. Она опиралась на точеную руку, выставив из-под подола голую ножку – на пальчиках сверкали перстни…
– Ого, какая! – усмехнулся Василий, подмигивая красавице, и она тотчас словно бы впилась в его глаза своими матово-черными очами, повела плечом – и легкая ткань соскользнула, обнажив манящие округлости грудей…
– А, баядерка, – пренебрежительно оглянулся Реджинальд. – Нет, это не первый сорт. Поехали дальше.
– Да ты стал настоящим купцом! – хохотнул Василий. – Не первый сорт? А на мой вкус, очень хороша…
– Да забудь ты о ней! – отмахнулся Реджинальд. – Погляди-ка лучше сюда, вот на этого буни!
Буни – это змеечарователи. С целыми десятками кобр, фурзенов и гадюк вокруг пояса, шеи, рук и ног, они являлись достойными моделями для художника, который пожелал бы изобразить фурию мужского пола. Особенно отличался меж ними один колдун, который обвил себе голову кобрами, как чалмой. Раздув капюшоны, подняв свои зеленые листообразные головы, кобры безостановочно шипели, быстро высовывая маленькие жала, сверкая злыми глазками на всех проходящих. Их шипение напоминало тяжелое дыхание умирающего и было слышно не менее чем за сто шагов.
Ничего подобного видеть Василию в Калькутте не приходилось. Да и то сказать: в стены Азиатского общества, где он проводил почти все время, змеечарователи не допускаются! Поэтому Василий был изумлен редкостным зрелищем и осадил коня, а потом и вовсе спешился, желая получше разглядеть джадугара, по-здешнему – колдуна. Реджинальд, позевывая и с неохотою, ибо всякого такого он уже преизрядно навидался, все же последовал его примеру.
Зачуяв такой интерес к своей персоне, буни решил показать свое древнее искусство во всем блеске.
Вынув непременную принадлежность всякого змеечарователя – дудочку-вагуду, он сперва погрузил всех своих кобр, ферзенов и гадюк в сон. Наигрываемая им мелодия, тихая и медлительная, едва не зачаровала и Василия с Реджинальдом: по крайней мере их вдруг стало клонить в сон безо всякой видимой причины. Тогда буни дал им какой-то травы и велел крепко натереть виски и веки. Сонливость, слава богу, отошла.
– Ишь