И разговариваю с тобой по прямой линии Ад – Москва. Шеф на месте?
– Ну да, да.
– Скажи ему, что я сейчас буду. Пусть никуда не уходит.
«Владыкино» и «Пражская» – это одна линия, серая, хотя и разные ее концы, и с первой на вторую попасть куда проще и быстрее на метро, чем на машине.
– Да, хорошо, понял. Ждем.
Я сунул телефон в карман и отправился к входу на станцию.
Двое ментов, скучавших неподалеку от эскалатора, посмотрели на меня подозрительно, но останавливать не стали. А я спустился на платформу, забежал в вагон и плюхнулся на сиденье.
Выбравшись из подземки на «Пражской», я наткнулся на хмурого Аркадия.
– Велено домчать тебя пулей, – сообщил он.
– Да тут пятьсот метров! – удивился я.
– Шеф приказал.
Ну, если так, то деваться некуда.
Эти полкилометра мы преодолели со скоростью баллистической ракеты, ну а лифт, тащившийся на седьмой этаж, подстегнуть не удалось. Выйдя из него, я уперся в нервно улыбавшегося Антона.
– Рад видеть, что ты цел, Пат! – выпалил он, пыша сочувствием и энтузиазмом. – Пошли! Шеф ждет! Приказал, чтобы немедленно! Он даже этого позвал, эскулапа своего узкоглазого!
Наш Бартоломью – парень добрый и искренний, но порой шумноватый.
– Оп-па, – только и выдавил я.
«Эскулапом» у нас именовали личного врача Арнольда Тарасовича, маленького то ли китайца, то ли корейца по имени то ли Хан, то ли Чан. Периодически шеф решал, что кто-то из нас нуждается во врачебной помощи, и вызывал этого типа в редакцию. Ну а тот при помощи иголок, курительных палочек и собственных пальцев творил чудеса, несовместимые с научной картиной мира.
Я сам видел, как он за пару минут вылечил Борю Герца, нашего рекламщика, от сильнейшей простуды. Хрусть, щелк, и Герц, только что загибавшийся, помчался на рабочее место.
Появление эскулапа означало, что шеф всерьез обеспокоен моим здоровьем.
Мы пересекли приемную, в честь субботы лишенную Танечки, и без стука вошли в кабинет.
– Раздевайся! – приказал растекшийся в кресле шеф. – Пока Чен (ага, все же Чен!) тебя посмотрит, ты будешь рассказывать. Что, кто, куда, как и зачем – с малейшими подробностями.
Когда он начинает выражаться таким образом, остается только безропотно повиноваться.
Так что моя рубаха оказалась на спинке стула, узкоглазый Чен, похожий на Будду в белом костюме-тройке, принялся исследовать мой торс, а я приступил к изложению событий вчерашнего вечера и сегодняшнего утра. Пару раз пришлось прерваться на недовольное кряхтение – когда эскулап добрался до особо болезненных синяков на ребрах, – но с грехом пополам я рассказ закончил.
– Ясно, – сказал шеф и посмотрел на Чена. – Что?
– Ушибы, – ответил тот шелестящим тонким голосом. – Его били очень аккуратно, почти вежливо.
– Так, так, – Арнольд Тарасович побарабанил пальцами по подлокотнику кресла и внезапно преобразился. Сонные обычно глазки засверкали, движения стали резкими, лицо сделалось свирепым.
Он,