утром. Но нам тебя очень не хватало днем, когда мы одни играли против четверых.
– Но ведь вы выиграли.
– Ну да, еле-еле – со счетом десять – восемь, – заявил Шумермахер.
– Тайхман же с Бюловом не играли.
– Ничего, завтра выиграем. Церемония принятия присяги была так себе, – заметил Тайхман. – В восемь нас повели в церковь: протестантов – в свою, католиков – в свою. Но тем, кто не хотел, можно было и не ходить.
– Держу пари, если мы станем играть так же плохо, как в прошлый раз, то победы нам не видать, – вздохнул Шумермахер.
– Католиков вел командир первой роты, протестантов – наш ротный. Мы все пошли в церковь, даже ребята из Наполаса[1]. Дома остался только парень из Вены – он воспитывался в иезуитском колледже и заявил, что в Бога не верит…
– Снимаю перед ним шляпу, – перебил его Хейне.
– Зато, пока мы были в церкви, ему пришлось подметать асфальт вокруг казарм и носить на учебный плац горшки с лавровыми деревьями и другими растениями, украшая его к церемонии.
– А ведь он хороший вратарь, – сказал Шумермахер.
– Мы дошли строевым шагом до церкви Николая – довольно красивой с виду – и сначала слушали орган.
– Органная музыка всегда прекрасна, – заметил Бюлов, – что бы на нем ни играли.
– Пастор устроил настоящее представление, – продолжал Тайхман. – Он поджимал губы и делал размашистые жесты, впрочем, с моей точки зрения, он говорил слишком громко. От этого я не стал более набожным.
– Не мог же он шептать, – возразил Штолленберг, – церковь ведь большая.
– Тоже мне Эмиль Великодушный нашелся. Вечно он всех защищает, – сказал Хейне.
– Я никого не защищаю. Я говорю, как было, – возразил Штолленберг, слегка покраснев.
– Давайте лучше обсудим нашу завтрашнюю игру, – предложил Шумермахер.
– Пастор рассказал нам историю одного молодого человека, которого назначили знаменосцем, и он написал об этом матери. Впрочем, он написал ей целых три письма, и в каждом просил любить его. Только мы так и не поняли, за что она должна его любить – за то, что он знаменосец, или за то, что он ее сын.
– Такой рассказ есть у Рильке, – заявил Штолленберг.
– Ты всегда все знаешь, – подколол Хейне.
– А я и не знал, что Рильке был таким хорошим солдатом, – произнес Тайхман.
– Да не был он никаким солдатом, просто писал хорошие стихи, – возразил Хейне.
– Как бы то ни было, рассказ пастора оказался совершенно не к месту, ведь на флоте нет знаменосцев, – произнес Шумермахер. – А теперь давайте, наконец, поговорим о гандболе.
– После этого, – продолжил рассказ Тайхман, – снова зазвучал орган, а потом пастор стал молиться, и мы совершенно растерялись, не зная, надо ли вставать или можно слушать сидя.
– Представляю, какое это было зрелище для богов, – усмехнулся Хейне.
– Боюсь, что мы все-таки проиграем.
– В