салон в Ньютоне. Я уверена, с ним все в порядке, он из тех, кто полагается только на себя, но будет волноваться обо мне. Обо мне и моей… Моей… ты знаешь.
Клай знал.
– Я все думаю, что же он поел на ужин. Я знаю, это бзик, но он совершенно не умеет готовить.
Клай хотел спросить, а был ли у ее отца мобильник, но что-то подсказало ему обойтись без этого вопроса. И он задал другой:
– Ты немного успокоилась?
– Да, – ответила она, пожав плечами. – Если что с ним случилось, то уже случилось, и я ничего не могу изменить.
Лучше бы ты не произносила эти слова вслух, подумал Клай.
– У моего сына есть мобильник, я тебе это говорил? – Собственный голос ему самому напоминал воронье карканье.
– Да, говорил. Перед тем как мы пересекли мост.
– Понятно. – Он кусал нижнюю губу, но заставил себя отпустить ее. – Но он не всегда заряжает аккумулятор. Наверное, я говорил и об этом.
– Да.
– У меня просто нет возможности узнать, как они сейчас там. – Крыса-паника вырвалась из клетки. Принялась бегать и кусаться.
Теперь обе ее руки накрыли его ладонь. Он не хотел сдаваться утешению, которое она предлагала (ему было сложно ослабить хватку, в которой он держал себя, и сдаться на милость ее утешения), но он сдался, думая, что дать для нее важнее, чем для него – взять. Они так и сидели, переплетя руки рядом с подставкой для солонки и перечницы, за маленьким кухонным столом Тома Маккорта, когда Том вернулся из подвала с четырьмя ручными фонариками и коробкой с лампой Коулмана.
8
Лампа Коулмана давала достаточно света, чтобы они могли обойтись без фонариков. Свет был резким и белым, но Клаю нравилась его яркость, которая изгнала из кухни все тени, за исключением их собственных и кота. Все прочие прыгнули вверх по стене, словно украшения на Хэллоуин, вырезанные из черной гофрированной бумаги, и спрятались.
– Думаю, нам нужно зашторить окна, – сказала Алиса.
Том открывал один из пластиковых мешков из кафе «Метрополь» с надписью «ДЛЯ СОБАК» на одной стороне и «ДЛЯ ЛЮДЕЙ» – на другой. Он оторвался от своего занятия, с любопытством посмотрел на нее.
– Почему?
Она пожала плечами и улыбнулась. Клай подумал, что это самая странная улыбка, которую он когда-либо видел на лице девушки-подростка. Алиса смыла кровь с носа и подбородка, но под глазами темнели мешки усталости, а лампа Коулмана обесцвечивала остальную часть ее лица до мертвенной бледности, и улыбка, показавшая узенькую полоску поблескивающих зубов между дрожащих губ, на которых уже не осталось помады, дезориентировала взрослой искусственностью. Он подумал, что Алиса похожа на киноактрису из далеких 1940-х годов, играющую светскую даму на грани нервного срыва. Крошечная кроссовка лежала перед ней на столе. Алиса крутила ее одним пальцем. Шнурки ударялись и постукивали. Клай начал надеяться, что она скоро сломается. Чем дольше ей удалось бы продержаться, тем мощнее была бы разрядка. Она, конечно, чуть-чуть стравила давление, но самую малость. Пока из всех троих в ней