над столом.
– Черт, лифчик мал, – с досадой бурчала она, запуская руку за пазуху и подтягивая широкие бретельки, – жмет зараза. Та ты закусывай, закусывай.
Я закусывала и дивилась на Катеринин бюст, гадая есть ли в природе такой размер, за пределы которого он не устремился бы.
Сидели мы неплохо. Стол был накрыт по лучшим правилам гостеприимства. Катерина – на все руки мастерица – сама накрыла, сама ела-пила, не забывая приглашать и меня. Я старалась, конечно, но Катерина (дородная бедовая казачка) подавала такой пример, что на протяжении всей нашей трапезы я испытывала легкое расстройство от своей бездарности. Просто курицей себя ощущала рядом с этим веселым могучим существом, пышущим здоровьем, лучащим счастье и источающим оптимизм. Казалось, не знает девка что такое горе, потому как одна лишь у нее в жизни отрава – ее муж Витька. Я уже поняла, что на Витькины недостатки Катерина может указывать без устали, не теряя при этом благостного расположения духа.
– Ой, Сонька, дорогая, – на южный манер, со смаком и нараспев, как это принято в этих краях, вещала Катерина, – нет мне никакого личного счастья через мою доброту, вот такие мои впечатления.
Я понимала, – врет Катерина, сама она знает, что ближе многих к благополучию и вообще со своим Витькой является образцом супружеского счастья, но обижать ее мне не хотелось. Я сочувственно кивала, густо намазывая пышный пшеничный батон черной икрой цимлянских осетров и бросая косые взгляды на хрустальный бокал, щедро наполненный красным вином из подвалов Катерины.
– Шо мне делать с моим Витькой? Пёт, зараза, как проклятый. Ну каждый божий день пяный, подлец. Нет уже у меня на него никаких впечатлений! Как жить, не знаю, – сокрушалась Катерина, то и дело опорожняя бокал.
Про то, что Витька каждый день «пяный», слушать я уже привыкла, однако видеть его пьяным мне, как и всем соседям Катерины, клянусь, не довелось. А вот сама Катерина назюзькивалась на моих глазах уже дважды, что не мешало ее личному счастью ничуть.
– И вчера, сволочь, пяный пришел. Ты ж видела!
– Я не видела.
Катерину моя ремарка с толку не сбила.
– Ой, не могу, сил моих нет терпеть всю гульбу его поганую, – вдохновенно продолжила она. – Что же это деется то? Как только в глотку его сволочную гадость эта лезет? – В этом месте Катерина с завидной жадностью залпом осушила безразмерный бокал «гадости» и с энтузиазмом заключила: – Подлец! И он подлец, и все мужики вместе с ним! Да и как не подлец, когда каженный день пяный! И вчера пяный, и позавчера пяный… – Катерина фальшиво всхлипнула. – Пяный-пяный. И, главно, пёт как нахально. Что же себе он, дурак, думает-то? Рази ж так можно? Ну каженный день пяный. Он же, паскуда, за рулем! Он же шуфер у меня! И что? Пяный! И пяный, и пяный…
Я поняла, что конек Катериной оседлан, а значит конец беседе: «пяный» – через два слова.
– Кать, а что ты говорила о взаимовыручке? – поспешила я направить беседу в более познавательное русло.
Но