год Тэнсё прошел быстро. Весной 2-го года О-Ити пригласила художника из Нагахамы и поручила ему написать портрет своего покойного супруга. Она хотела получить готовую работу к первой годовщине его смерти. Художник Нагамасу никогда не видел – ему предстояло руководствоваться указаниями О-Ити, сделать набросок по ее описанию, а затем уже приступить к созданию портрета. Но всякий раз, когда он приносил новый, исправленный вариант, к делу подключалась Тятя и сыпала замечаниями: то рот не похож, то у глаз не такое выражение.
С беспримерным терпением художник метался между замком и мастерской, тащил заказчицам переделанную работу, твердо веря, что уж на сей-то раз сходство достигнуто, но беднягу день за днем отправляли обратно. За время этих творческих исканий Тятя начала догадываться, почему на портрете образ отца столь далек от того, который сохранился в ее детской душе: потому что у них с матерью остались совершенно разные представления о Нагамасе. Мать требовала запечатлеть привычный облик мужа, его знакомый ласковый взгляд, тогда как сердцу дочери был любезен тот сумрачный вид, который, бывало, напускал на себя отец в минуты дурного расположения духа.
– Ну вот что, Тятя, больше ни слова, – в конце концов не выдержала госпожа О-Ити. – Если художник будет следовать твоим советам, портрет твоего отца превратится в портрет деда.
После этого Тятя прикусила язычок и за дальнейшей работой над эскизом наблюдала в молчании. Мать была права. Единственное выражение отцовского лица, которое она, Тятя, действительно любила, он перенял от Хисамасы – выражение непреклонной воли. А мать Хисамасу ненавидела, поскольку считала его истинным виновником гибели клана.
– Если бы только твой дед не поставил во главу угла долг перед Асакурой!
В этом, по мнению госпожи Одани, и крылась причина трагедии, постигшей их семью. Девочка, конечно, не могла разобраться во всех перепитиях той истории, но чувствовала – хоть и сама не знала почему, – что ей ближе позиция деда.
Наконец портрет был завершен и поднесен вдове в начале лета. Нагамаса был изображен сидя, в высокой шапке-эбоси, указывающей на его высокое положение, и в церемониальных одеждах из черного льна. Широкий разрез глаз, разметавшаяся борода затеняет дородные щеки и тонкую верхнюю губу… Это был портрет отважного и благородного воина.
– Правда же, замечательно? – восклицала О-Ити, показывая его дочерям.
Нагамаса и впрямь выглядел как живой, и Тяте впервые за долгое время почудилось, что добрый и нежный отец снова совсем рядом. Однако, вглядевшись повнимательнее, она обнаружила, что в его облике чего-то не хватает. Перед глазами встало лицо дяди Нобунаги. С тех пор как дамы из клана Асаи нашли приют под крышей Киёсу, военачальник лишь однажды нанес им визит. Все они тогда почтительно склонились перед своим властелином, и Тятя слышала, как он обратился к ее матери со скупыми словами утешения.
Несмотря на кратковременность встречи, худое лицо Нобунаги, увиденное в тот день Тятей впервые, оставило