рой почти апокрифические истории о его суровости и жестокости. Суждения тех, кто непосредственно общался с ним, зачастую были не менее категоричными. «Это был человек, – писал один из его адъютантов, – который, по-моему, настолько запятнал имя гражданина, отца, брата и друга, что стал недостойнее всех тех недостойных людей, о которых мы знали из истории, но он ее никогда не читал». Священник, служивший недолгое время в церкви в имении Аракчеева Грузино, заметил, что «его имя должно быть написано не чернилами, а кровью». В отдельных крестьянских общинах его считали людоедом.
Приговор историков не был более благосклонным. «При одном лишь упоминании его имени тысячи наших предков в ужасе дрожали и крестились», – заметил в конце прошлого века русский историк А.А. Кизеветтер, а профессор А.Г. Мазур в своей книге «Первая русская революция», опубликованной в 1937 г., пишет, что «в истории XIX в. имя Аракчеева является символом самой мрачной реакции и жесточайшего гнета… Бестактный, нетерпимый и неспособный к состраданию, он вызывал у народа больше ненависти, чем любой государственный деятель его времени».
Впрочем, во всем, что имело отношение к его репутации, Аракчеев был своим злейшим врагом. Он никогда не шел на компромиссы, чтобы приобрести друга. За одним-единственным исключением, он никогда не присоединялся к какой-либо группе или клике и не стремился окружить себя сторонниками. Он стоял особняком, вызывая неприязнь и страх у придворных и министров, которых он лишил влияния, высмеиваемый светским обществом, условности которого он откровенно презирал. Он умышленно побуждал людей думать о себе как о человеке некультурном, придирчивом и бессердечном. Он начал свою карьеру как кадет Санкт-Петербургского артиллерийского корпуса, где, как сказал Аракчеев, мальчикам внушали «страх перед Богом и страх перед кнутом». Своих первых успехов он достиг благодаря способности установить железную дисциплину среди офицеров и других подчиненных. Какую бы тактику он ни выбирал впоследствии для достижения своей цели, он всегда полагал, что люди будут ему повиноваться, по крайней мере из страха, и всячески поддерживал это чувство. Он не питал иллюзий относительно своей популярности. «Я был удачлив в жизни, но мои товарищи не жаловали меня своею привязанностью. В годы моей службы меня никогда не любили, потому что я требовал дисциплины», – писал он другу. Но пока Аракчеев пользовался расположением императора, он был готов философски относиться к мнению прочих.
Карьера Аракчеева строилась на его отношениях с императором Александром I. Расположение императора к Аракчееву и вера в него озадачивали современников и ставили в тупик историков. Генерал Михайловский-Данилевский, военный историк, очевидец многих кампаний Александра, выражает мнение многих, когда задается вопросом, как могло случиться, что «без блестящих достижений, не будучи от природы одаренным, не обученный ничему, кроме русского языка и математики, не обладая даже обаянием, которое иногда невольно привлекает людей, Аракчеев, один из пятидесяти миллионов подданных императора, смог завоевать беспредельное доверие царя, высокообразованного, обладавшего прекрасными манерами, главными качествами которого были скрытность и проницательность».
На вопрос, поставленный таким образом, трудно ответить, ибо подобная постановка вопроса неверна. Александр, несмотря на свою репутацию либерала, когда взошел на трон, доказал, что во многих отношениях он такой же деспот, как и его отец, император Павел, хотя и более привлекателен и удачлив. Александр нуждался в сильном и беззаветно преданном ему человеке, чтобы осуществлять политику, которая, как он знал, была непопулярной в России; самым красноречивым подтверждением тому стало создание военных поселений. Проект размещения русской армии на земле в закрытых общинах, где солдаты должны были научиться искусству земледелия, а крестьяне – превратиться в солдат, был поручен Аракчееву. Император знал, что к его плану во всех слоях российского общества относятся настороженно, а в Генеральном штабе – с явной враждебностью, но он дал карт-бланш Аракчееву, и результаты оказались замечательными. Более того, во время царствования Александра было несколько кризисных моментов, когда он чувствовал себя в безопасности только с человеком, безоговорочно преданным ему. Он был обаятельным и интеллигентным монархом, которого вознесла на трон волна энтузиазма; его уважали и за политическую деятельность, и за личные качества, но несколько раз за время своего правления он вызывал сильную неприязнь в обществе. Так было после Тильзитского соглашения, когда русским показалось, что он продался Наполеону; в самый драматический момент войны 1812 года, когда горела Москва; и, наконец, в самом конце своей жизни, когда некоторые молодые офицеры замышляли его убийство. Кое-кто утверждал, что Александр преднамеренно использовал Аракчеева, чтобы возложить на него ответственность за непопулярные политические действия, хотя это была целиком инициатива императора. Естественно, Александр ценил, что рядом с ним находится человек, который никогда не выступит против него и в исполнительности которого можно быть уверенным.
Беззаветная преданность императору была главной чертой характера Аракчеева и его наиболее привлекательным качеством. Когда император Павел в 1796 г. унаследовал трон и привез с собой в Санкт-Петербург