для измученного болезнью тела.
– Ненавижу! Я вас всех уничтожу! – закричала Мила и проснулась от собственного крика. Вскочив с постели, швырнула покрывало на пол и затравленно принялась оглядываться: – Где я? Что со мной? – В голове словно разорвалась мощная петарда. Мила сжала виски и снова закричала: – Ну хватит уже, мне же больно!
Боль немного отступила, словно смилостивилась над ней.
И вдруг отблеском внезапно сверкнувшей молнии, осветившей ночной небосвод, вспышка памяти выхватила из попытавшегося утаить сознания важный факт – фуру со слепящими фарами, мчащийся по встречной полосе мотоцикл, сильнейший удар, после которого ее выбрасывает из автомобиля и объятый пламенем после взрыва «Бентли». Дальше – темнота.
– О боже! Я же попала в аварию! А потом эта тайга. Меня же похитили!.. Или нет? Где вы? Куда все делись? Испугались! Я все равно вас найду. Я вас по судам затаскаю. Пожалеете, что на свет народились!
Превозмогая чудовищную слабость, она дотащилась до зеркала и тяжело опустилась в небольшое мягкое кресло перед изящным столиком. С трудом подняла тяжелые веки и жадно впилась в собственное отражение, затем осмотрела руки, ноги: умопомрачительной красоты маникюр и педикюр, прическа, правда, немного помятая, макияж от самых модных и дорогих стилистов – все на своих местах.
«Слава богу! Зачем же так пугать-то?! – обратилась она мысленно к неизвестности. – Это только сон. И ничего больше. Только сон. Страшный и бессмысленный, – уговаривала себя Мила. – Просто я заболела. Иногда со мной такое бывает. А то, что я помню, – всего лишь бред больного. Только бред…»
Однако реальность сновидения не давала покоя. Если сон приснился раз, то где гарантия, что не приснится вновь? Сейчас больше всего на свете она не хотела бы снова оказаться в нем. Для психики Милы это слишком экстремально. Она сжала виски и закрыла глаза, пытаясь не делать лишних движений, которые откликались в теле нестерпимой болью. Да что с ней такое происходит?
В комнату вошел Кирилл, довольный и сытый, как кот, объевшийся сметаной. Он не очень старательно изобразил заботу и любовь, приблизившись к Миле и равнодушно чмокнув воздух возле ее уха, что должно было означать поцелуй любимого.
«Словно прожили в браке не менее тридцати лет, и она мне осточертела, а у меня нет возможности развестись, – лениво размышлял Кирилл, равнодушно оглядывая Милу. – Застрелиться можно… Но лучше все-таки, да и разумнее, пристрелить ее. Как загнанную лошадь. Подумать только, эта кляча еще и сильнодействующими антидепрессантами позволяет себе баловаться. Видите ли, ее все достали! Сама же портит окружающим жизнь, и сама же на всех жалуется».
Кирилл вспомнил, как Мила горстями пила таблетки, пытаясь справиться с тяжелейшей депрессией, которая охватывала ее в последнее время все чаще. Уж он-то ни за какие коврижки не станет губить свое драгоценное здоровье. «Совсем с ума сходит от вседозволенности». Увидев, что она открыла глаза, попытался изобразить сочувствие.
– Милочка,