на выход не как на прорыв, а просто как на очередное боевое столкновение с японцами.
Зато командир отряда крейсеров Рейценштейн, только что произведённый в контр-адмиралы, бросил кратко:
– Я с крейсерами сюда не вернусь. Буду ли во Владивостоке, на дне ли моря или в нейтральном порту – не знаю, но твёрдо уверен, что артурских луж, по недоразумению именуемых Западным и Восточным бассейнами, я больше не увижу.
Витгефт горячо поблагодарил его за мужество и тут же разрешил ему в трудную минуту со своим отрядом действовать по способности.
Отпустив около полуночи свой штаб на отдых, адмирал вызвал с «Пересвета» своего сына.
Молодой офицер явился к отцу, преисполненный боевого задора. Он ни минуты не сомневался в победе и мечтал уже о бомбардировке японских островов. Настроение отца его обескуражило.
– Как же ты, папа, поведёшь завтра эскадру в бой, если сам не веришь в победу? – изумился он.
– На эскадре всего несколько человек надеются на успех, остальные же лишь выполняют царское повеление, – устало заметил отец.
Старый адмирал ласково смотрел на сына, так напоминавшего своей наружностью покойную жену. Те же карие живые глаза, яркие пухлые губы и женственно-мягкий овал лица.
Адмирал припоминал долгую супружескую жизнь и вдруг неожиданно перевёл разговор на семью. Подробно рассказал сыну о своём сватовстве к его матери, о появлении на свет Васи, вспоминал его детство. Затем перешёл к наставлениям. Это было давно продуманное им до деталей духовное завещание.
– Почему, папа, ты говоришь так, как будто уверен в своей скорой смерти? – пытался было перебить мичман.
– Я и вызвал тебя так поздно, чтобы попрощаться. Всё в руках Божьих, но у меня предчувствие, что я погибну в завтрашнем бою.
Незаметно за разговорами пролетела ночь, и, благословив сына образком, Витгефт простился с ним и долго смотрел ему вслед, пока шлюпка не исчезла в предрассветном тумане…
Как только корабли начали выходить на рейд, адмирал поднялся на мостик и больше уже не сходил с него. Он безучастно следил, как медленно выходила на внешний рейд эскадра, предоставив всем распоряжаться Матусевичу.
Матусевич, прекрасно выспавшийся, был в приподнятом настроении, суетился, тормошил своих подчинённых, «фитилил» замешкавшихся командиров и весело напевал любимую арию из «Прекрасной Елены». Весь штаб постепенно начал обращаться к нему за всеми распоряжениями, а Витгефт лишь одобрительно кивал головой на все указания Матусевича.
Когда эскадра тронулась за тральщиками, Витгефт сел в принесённое для него на мостик мягкое кресло и стал молчаливо разглядывать в бинокль горизонт и идущую за «Цесаревичем» эскадру. Он подолгу останавливал свой взгляд на шедшем четвёртым от головы «Пересвете», как бы надеясь увидеть на нём своего сына.
При появлении на горизонте отряда японских броненосцев адмирал отпустил в Артур тральщики и приказал «Новику» стать на своё место. Но когда «Цесаревич»