рот которого был набит невыносимо острым чили. – Что слышно?
Плаут всегда знал самые свежие новости. Он целый день катался на такси по Тихуане, встречался с самыми разными людьми. Когда случалось что-то интересное, Плаут обязательно оказывался тому свидетелем и по мере возможности извлекал из ситуации ту или иную пользу. Его жизнь состояла из разнообразных и весьма подозрительных занятий.
– Слушай. – Плаут наклонил к Химмелю серое, как песок, иссохшее лицо, сосредоточенно сморщил лоб. – Видишь?
Из его сжатого кулака выпала маленькая капсула и покатилась по столу. Он молниеносно накрыл ее ладонью, и она исчезла столь же быстро, как и появилась.
– Вижу, – кивнул Химмель, не отрываясь от еды.
Плаут вздрогнул и прошептал:
– Хи-хи, хо-хо! Это йот-йот-сто восемьдесят.
– Что такое? – мрачно спросил Химмель.
Ему вдруг захотелось, чтобы Плаут убрался из «Ксанфа» и занялся чем-нибудь другим.
– Йот-йот-сто восемьдесят, – едва слышно повторил Плаут и сгорбился так, что они едва не касались друг друга головами. – Это немецкое название средства, которое в Северной Америке войдет на рынок под именем «фрогедадрин». Его производит одно немецкое химическое предприятие под прикрытием некой аргентинской фармацевтической фирмы. В Штаты с ним не пробиться. Даже здесь, в Мексике, его нелегко достать. Хочешь верь, хочешь нет.
Он улыбнулся, показав неровные пожелтевшие зубы.
Химмель в очередной раз с отвращением заметил, что даже язык у Плаута имеет какой-то странный, неестественный оттенок, отвернулся и сказал:
– Мне казалось, что в Тихуане можно достать что угодно.
– Мне тоже. Потому я так и заинтересовался этим йот-йот-сто восемьдесят и раздобыл его.
– Ты уже пробовал?
– Попробую сегодня вечером. Дома. У меня есть пять капсул. Одна для тебя, если желаешь.
– Как он действует? – Почему-то это казалось Химмелю существенным.
– Как галлюциноген, – ответил Плаут, покачиваясь в некоем своем внутреннем ритме. – Но это еще не все. Хи-хи, хо-хо, фик-фик.
Глаза его остекленели. Он ушел в себя, блаженно улыбаясь. Химмель подождал, пока таксист вернется к реальности.
– Действие зависит от человека. Это как-то связано с ощущением того, что Кант назвал категориями восприятия. Усек?
– То есть с ощущением времени и пространства, – кивнул Химмель, читавший «Критику чистого разума», которая была вполне в его стиле как по содержанию, так и по образу мыслей.
В своей маленькой квартирке он хранил ее экземпляр в мягкой обложке, весь исчерканный карандашом.
– Именно! В особенности он меняет восприятие времени. То есть его следовало бы назвать наркотиком времени, верно? – Похоже, Плаут восхищался собственной сообразительностью. – Первый наркотик времени или, скорее, псевдовремени. Если, конечно, ты сам веришь в то, что переживаешь.
– Мне пора на работу, – заявил Химмель и встал.
Плаут