ту же секунду между ребятами и полем Полтавской битвы, неизвестно откуда, появилось огромное невесомое увеличительное стекло, словно гигантский плазменный телевизор, так что стали отчетливо видны даже самые дальние уголки этого огромного участка земли.
Сколько хватало глаз, до самого горизонта простиралась плоская равнина, плотно усеянная людьми. Слева – синие мундиры, справа – зеленые и серые. Конные и пешие, с ружьями и саблями, старались убить противника с животной остервенелостью. Стоял неимоверный гул от криков тысяч голосов, топота множества копыт, лязга бесчисленных сабель и беспрерывной пальбы.
Дым запыленным покрывалом заволакивал поле боя, периодически скрывая мертвых и еще живых. В грязно-серых клубах зловеще поблескивали стальные клинки, часто окровавленные. До тошноты пахло кровью. Дым медленно поднимался в небо – там, в рваных обрывках едких облаков, плясало пьяное от крови солнце.
«Побоище! Жуткое, кровавое, нечеловеческое побоище! – с ужасом думал Дима. – Какой дьявол придумал эти войны, чтобы люди с такой жестокостью убивали друг друга?»
И сообразил, что в вопросе уже есть ответ.
Ребята, прижавшись к земле, напряженно следили за сражением. Хоть это и кощунственно звучит, но лучшего места для наблюдения не найти. Поле Полтавской битвы виднелось как сцена из театральной ложи, только вместо бархатных, мягких кресел – твердая обветренная земля. Бутафорские декорации заменяли настоящие пушки и ружья. А пространство пронизывали свинцовые пули и чугунные ядра, и люди умирали реальной смертью.
Тоннель, как и утверждала Наяда, оказался виден даже невооруженным глазом и представлял исполинский смерч, пригвожденный к месту. Его хвост быстро извивался в воздухе, подобно гигантской змее. У земли – светлый, почти белый, а кончик – практически черный. Этот хвост находился в самой гуще сражения, но на расстоянии примерно метра от него людей не было. Воины, конечно же, не видели этого торнадо, но интуитивно избегали его.
А битва, словно бушующий океан, неистово громыхала и надрывно орала криками умирающих. Битва давила той жаркой, жуткой, высасывающей все соки энергией, какая бывает в присутствии смерти.
И смерть, почти зримо, присутствовала, ощущалась физически, до боли в голове, до темноты в глазах. Сегодня наступил ее праздник. Диме показалось – над грудой убитых колыхнулась белая воздушная мантия, накинутая на огромный скелет, а на лица еще живых легла тень от гигантской косы.
В самой гуще сражения Томин увидел рослого воина в зеленом мундире на могучем белом коне. Гигант повел в атаку пехотинцев в серых мундирах. Лицо воина было сосредоточенно. Черные как смоль волосы развевались. Темные усищи были взъерошены. Глаза метали молнии. В руке блестела шпага. Невероятная решимость чувствовалась в каждом его движении. Что-то сжалось внутри Димы. «Да это же царь Петр!»
Лик его ужасен.
Движенья быстры. Он прекрасен.
Он весь как божия гроза.
Продолжали навязчиво крутиться в Диминой голове строчки