было намного холоднее, чем на пляже. К причалу мы тоже подъехали затемно. Там пахло соснами. Жаль, что так вышло. Обычно я хорошо отслеживаю время.
– Не переживайте, Касс, продолжайте. – сказал агент Страусс. – И что было потом?
– Помню, я подумала, что совершенно не знаю сестру. В том смысле, что никогда даже не слышала ни о каком Билле. И даже не догадывалась, что Эмма собирается уйти из дома. А уж тем более что она беременна. Просто решила, что она собралась на свидание с парнем. Как же это было глупо! Мне стало страшно, захотелось как можно быстрее убежать и оказаться дома. Но в голову пришла мысль, что если я не узнаю, куда везут Эмму, мне здорово влетит, ведь я без разрешения ушла из дома и спряталась в ее машине. Теперь, когда я повзрослела и знаю, что с нами могло произойти, у меня не было бы ни малейших сомнений что делать. Но тогда только интуиция подсказала мне остаться с ней, узнать, куда она едет, придумать план, чтобы этого добиться, а потом вернуться домой. Помню, когда он созрел, мне стало легче и я прислонилась головой к окошку. Женщина, Люси, дала мне одеяло, которым я накрылась с головой.
Меня разбудила музыка и обдувавший лицо ветер. Эмма до самого низа опустила стекло и высунулась достаточно для того, чтобы его порывы с силой трепали ее волосы. Она что-то мурлыкала себе под нос, Билл и Люси улыбались. Это была песня Адель[3]. Помните, как она обожала Адель?
Эмме не нравилось брать меня с собой. Но порой, когда у нас дома происходило что-нибудь достаточно плохое, здорово напивалась и сажала меня за руль, хотя я для этого была еще слишком молода. Мы катили по Норт Эйв, потому как она прямая и по ней можно мчаться очень быстро. Она опускала стекло и высовывала голову – ровно настолько, чтобы ветер трепал ее волосы. Потом начинала громко, с надрывом петь, а вскоре и плакать. Иногда выкуривала сигарету. Но, в основном, пела, пока из ее груди не вырывались рыдания, а я вела машину и краешком глаза поглядывала на нее, леденея от ее вида. Она чем-то напоминала торнадо. Прекрасное. Пугающее. Время от времени мне и самой хотелось стать такой и испытывать те же эмоции. Однако Эмма чувствовала за двоих, и я, по большому счету, была благодарна, что в этой жизни у нее одна роль, а у меня другая.
Мне кажется, люди делятся на две категории. Те, внутри которых притаился крик, и все остальные. Первые всегда слишком гневаются, слишком громко смеются, без конца ругаются, употребляют наркотики и никогда не сидят на месте. А иногда поют во всю глотку, опустив стекло. Не думаю, что они такими рождаются. Скорее всего, все это в них вкладывают окружающие – своими словами, действиями, поступками, своим примером. Полагаю, у них нет возможности от этого крика избавиться. Если у вас его внутри нет, вам этого не понять.
Когда я смотрела в первый день на доктора Уинтер, у меня сложилось впечатление, что у нее он есть. Она была не совсем нормальным человеком. Определить это может только тот, кто и сам такой, поэтому я сориентировалась сразу. Она была красива – стройная и в прекрасной физической форме. Белокурые волосы, пухлые, надутые губы и высокие