глазами все плыло. Она сглотнула комок.
– Куда ты собиралась уйти?
Ответа не последовало.
– У тебя есть куда пойти? У тебя есть кто-нибудь?
Ее била дрожь.
– Как насчет вчерашнего вечера? – спросил Проктор. – Не хочешь рассказать мне, в чем дело?
Стефани так и не убрала от головы рук.
– Послушай, я знаю, ты мне не доверяешь. Тебе нет причин мне доверять, но я, честно, не интересуюсь лично тобой; мне интересно лишь то, что ты можешь мне рассказать. У меня тоже кое-что для тебя есть, но если ты отказываешься выслушать меня…
– Я ничего не хочу слышать, – прошептала она.
Проктор покачал головой:
– Речь идет о твоей семье.
Стефани пожала плечами.
– Не возражаешь, если я задам тебе кое-какие общие вопросы? Ты ответишь на них?
– Нет.
– Почему нет?
– Тебе незачем знать обо мне или о моей семье.
– Понятно. Тогда почему бы просто не посидеть и не выслушать меня? Я расскажу тебе, над чем работаю, что я узнал и как я…
– Разве ты ничего не понял? Мне плевать.
– Выходит, не понял. Я вообще ничего не понимаю. Если б моя семья была на том «Боинге», я точно захотел бы узнать, почему самолет упал в океан и кто в этом виноват. Я захотел бы справедливости. Ради них и ради всех, кто там был. Ради всех их родственников и друзей, потерявших своих любимых и близких. Пойми, это самое главное. Именно эту цель я ставил перед собой, приступая к расследованию. Я хотел написать историю человеческих судеб. Что происходит с семьями и друзьями погибших через пару лет после того, как это перестало быть новостью? Как им удается так долго справляться со своим горем? Ты можешь не говорить со мной, но есть другие, и они готовы к разговору. Я видел их горе. Я его чувствовал. Два с лишним года ничуть его не уменьшили. Они научились жить с этой болью – некоторые из них, во всяком случае, – но раны всё еще не зажили. И, вероятно, никогда не заживут. Они все до единого прошли через боль утраты и…
– А я, по-твоему, нет? – огрызнулась Стефани. – Ты считаешь, что мне наплевать?
– Конечно, нет. Просто…
– Что просто? Странно, что я не люблю изливать душу журналистам? Бьюсь об заклад, ты считаешь, что моя ситуация – это следствие той катастрофы, да? Будь это так, у тебя получилась бы сногсшибательная история, я права?
Кит хотел сказать «да», но промолчал.
– Я еще мало о тебе знаю. Не могу утверждать.
– Вот видишь? Ты лжешь, как и все. Я даже вижу твои предварительные заметки: разрушенная семья, четверо погибших, двое живых, один справляется с горем, вторая – нет… Как ты сказал, история человеческих судеб.
– Моя история меняется на глазах.
– С чего ты взял, что я хочу прочитать про свою жизнь в газетах?
– Тебя может в ней не быть.
– Но я нужна для изюминки. Тогда ты включишь меня в свою историю. Верно?
На миг Проктор испытал соблазн солгать ей.
– Это моя работа. Это то, что я делаю.
– Точно.