нос. Я оглянулась и увидела стоящего на лавке Врана. Чего это он? Посмотрела на пса, он коротко тявкнул в ответ и убрался под скамью.
Плюнула на рефлексии и позвала мужиков, сидящих на крыльце. Все же одной пациента ворочать неудобно. Объяснила все, как я понимаю, велела принести крепкого вина и достать пару чистых простыней на повязки.
Носильщики переглянулись и потопали куда-то за калитку.
Солнце почти село. Стало темно.
Я накинула на пациента простынь, одеяло и поспешила в огород. Видела я там кое-какие травки. Пока не темно, надо поискать.
Хорошо, что зверобой трудно с чем-то спутать, как и крапиву. Мокрица тоже нашлась в сыром уголке возле бани. И мелисса, и мята… Нагруженная целым букетом, приплелась в дом.
Сил возиться с кремнем не было. Чиркнула спичкой. Зажгла свечу и с нею обошла свисающие над столом масляные лампы. Где-то пришлось поправить фитиль, где-то добавить масла.
Стало светлее. Я увидела, что воины уже выполнили мое распоряжение: на скамье стояла кривая бутыль из керамики. Лежало полотно и пара ножей.
Пока возилась с лампами, в двери заглянул пожилой мужик и отчитался:
– Хозяйка, мы того, воды натаскали, самовар разожгли, еще чего надо?
Самовар пыхтел на лежанке.
Начала с малого – достала пузырек йода, пару таблеток фурацилина, проверила крепость вина. Иголку и нитку утопила в вине, потом в фурацилине.
Позвала мужиков:
– Оружие снять, руки вымыть! Те, кто во дворе, пусть в баню идут. Вы помогать будете, а они гигиену соблюдать!
Мужики, словом не возражая, все сделали и, поглядывая на меня, встали у стола.
– Так! Ты вставай у него в головах, если дернется – будешь держать. Вина ему нельзя – голова ушиблена. Ты вставай в ногах, тоже подержишь.
Косясь на меня, мужики встали, где велела, но раненого не трогали.
Странные они… Прихватила руку, выслушивала пульс – частит, но это при таких условиях нормально.
Глядя на мои руки почти с благоговейным трепетом, помощники прижали парня к столу. Выдохнула, протерла руки лосьоном и начала.
Самый большой разрез на животе пришлось зашивать – длинный, глубокий, а пластыря мало.
Чуть не захихикала – может, крестиком расшить, чтобы красивее? И, мысленно треснув себя по макушке, заселила иголку льняной ниткой и занялась делом.
Кто бы знал, как человеческая кожа отличается от ткани! Как сбивает с толку дыхание, вздымающее разрез. Один Бог знает, как я мучительно соображала – сшивать только верхний тоненький слой, едва не рвущийся под иголкой, или прихватить поглубже?
Шея затекла, в глазах темно, салфеток накидала полпачки… Уфф, закончила.
Теперь обработать фурацилином вокруг, не задевая шов, затем прикрыть свежим тампоном из полотна и заняться всем прочим.
Руки были изрядно покарябаны и побиты, и почему-то обожжены. Обработала фурацилином и смазала сырым яйцом, благо яиц было в достатке.
Глубокую кровоточащую рану на лодыжке вычистила и наложила