я сам в 1918 году. Другого человека я отправил в поездку по губерниям. Третий прежде был социал-демократом, занимавшимся профсоюзной работой. Его я назначил руководить экономическим отделом, где он мог дать волю своим организаторским способностям.
Это был странный переходный период, во время которого две организации не только мирно сосуществовали бок о бок, но и делили одни и те же помещения и были практически слиты организационно. Табличка, прибитая над входной дверью нашей конторы, говорила о присутствии здесь официального германского учреждения; но рядом с ней висел красный щит Совета. Двоевластие, характеризовавшее первые месяцы революции, повторилось в миниатюре и здесь. Но двоевластие 1917 года, в котором социалистический Петроградский Совет временно делил власть с буржуазным Временным правительством, закончилось правлением Совета, к настоящему времени полностью большевизированного. Теперь, в 1920 году, все произошло по-другому: буржуазное учреждение, официально представлявшее германское правительство, сумело, по крайней мере, удалить следы коммунистического сотрудничества, особенно после того, как были предприняты дальнейшие шаги по урегулированию и нормализации германо-советских отношений. Однажды ночью мы спокойно и беспрепятственно удалили красный знак Совета рабочих и солдат с двери нашей конторы, что символически свидетельствовало то, что двоевластию в Германском агентстве по оказанию помощи пришел конец. Московская «Роте фане», официальная коммунистическая газета на немецком языке, в феврале 1921 года спокойно сообщила о роспуске Совета рабочих и солдат, причем не без похвалы в адрес «мудрой сдержанности и такта», которые я проявил в решении этой проблемы.
Нансен, Эйдук и Раковский
Из всех советских правительственных учреждений, с которыми мы имели официальные связи в своей работе по оказанию помощи, самым важным являлось Центральное бюро по эвакуации, которому была поручена деятельность по депортации всех германских пленных. Центрэвак, как его именовали кратко, возглавлял коммунист-латыш Александр Владимирович Эйдук, который ранее был крупной фигурой в ЧК и у которого на совести было бесчисленное множество человеческих жизней. (Даже среди чекистов выделялся своим садизмом. Расстрелян в1938 году. – Ред.) Вынужденность иметь с ним официальные дела – один из наиболее отвратительных аспектов моей жизни в Москве. В самом деле, это похоже на парадокс, что из всех возможных кандидатур именно ему (патологическому садисту и палачу! – Ред.) вменили в обязанность работу по оказанию помощи. Вместе с Эйдуком мне пришлось поехать в Ковно в сентябре 1920 года. Там состоялось совещание по эвакуации германских, австрийских и венгерских военнопленных из России, и оно проходило под председательством знаменитого норвежского исследователя Арктики Фритьофа Нансена, которого Лига Наций назначила верховным комиссаром по делам военнопленных в Европе. А Нансен назначил меня своим представителем по всей России.
Престиж