что я куда в большей степени боюсь известных угроз и в меньшей – неизвестных, тогда как большинство людей страшится и первого, и второго.
Огонь пугает меня, и землетрясения, и ядовитые змеи. А больше всего я боюсь людей, потому что слишком хорошо знаю, на какие зверства способны представители человеческого рода.
Для меня, однако, наиболее запутанные загадки существования, смерть и то, что следует за ней, не являются пугающим фактором, потому что я каждый день имею дело с мертвыми. Кроме того, я верю, что то место, куда я в конце концов уйду, напрасно называют небытием.
В фильмах-ужастиках разве вы мысленно не советуете людям, попавшим в дом, где обитают призраки, поскорее убраться оттуда? Наверняка при просмотре такого фильма у вас возникает желание крикнуть: «Сообразите» наконец, куда попали, и сваливайте!» Но ведь эти герои лезут в комнаты, где совершались кровавые убийства, на чердаки, затянутые паутиной с блуждающими тенями, в подвалы, где ползают тараканы и мокрицы, а когда их рубят на куски, закалывают мечами, вспарывают им животы, обезглавливают, сжигают, в зависимости от фантазий голливудского режиссера-психопата, мы ахаем, содрогаемся всем телом, а потом говорим: «Идиоты». Потому что такая судьба достается им исключительно из-за собственной глупости.
Я не глупец, но один из тех, кто никогда не убежит из того места, где могут обитать призраки. Особый паранормальный дар, с которым я родился, побуждает меня исследовать это место, и я не могу сопротивляться требованиям моего таланта, точно так же, как музыкант-вундеркинд неспособен устоять перед магическим зовом рояля. И смертельный риск не останавливает меня, как не останавливает он пилота истребителя, жаждущего поднять свою боевую машину навстречу врагу.
Этим, среди прочего, руководствуется Сторми, когда иногда задается вопросом, что у меня, дар или проклятие.
Стоя на грани чернющей черноты, я поднял правую руку, словно собрался принести присягу, и приложил ладонь к барьеру, который вроде бы высился передо мной. Но темнота, пусть не пропускала и не отражала свет, не оказала ни малейшего сопротивления приложенному мною давлению. Моя кисть просто исчезла в этом мраке.
Под «исчезла» я подразумеваю следующее: за поверхностью этой стены тьмы я не видел даже намека на мои шевелящиеся пальцы. Теперь моя рука заканчивалась запястьем: кисть словно ампутировали.
Должен признать, сердце у меня колотилось бешено, хотя никакой боли я не почувствовал, и облегченно выдохнул, но беззвучно, когда, отдернув руку, увидел, что все пальцы на месте, в целости и сохранности. У меня создалось ощущение, будто я только что поучаствовал в фокусе Пенна и Теллера, плохишей от магии, как называют они себя.
Когда же я переступил порог, одной рукой крепко держась за дверной косяк, то попал не в иллюзорный, а в реальный мир, который, правда, казался даже более нереальным, чем сон. Чернота оставалась по-прежнему черной, от холода кожа покрылась мурашками, тишина стояла в ушах, прямо-таки как свернувшаяся кровь у человека, убитого выстрелом в голову.
И