оставалась незащищенной на правом берегу. Кроме того, Катоньятус приказал выкопать ров в ста шагах от Оппидума между его северным выступом и плато. Эти поспешно предпринятые работы еще не были завершены, как пришла весть о подходе римских войск. Римская пехота в стройном порядке продвигалась в долину по левому берегу реки, в то время как кавалерия следовала холмами по той же стороне. Ни один человек не оставил рядов, чтобы приняться за грабежи домов, и не было слышно никаких песен и криков. Шлемы из полированной бронзы на легионерах сверкали под солнцем, и издали войско казалось похожим на длинную огненно-рыжую змею, распускающую свои кольца в низине.
С высокой башни, занятой Катоньятусом, было видно даже малейшее движение римлян. Скоро они расположились вдоль ручья, левый фланг был напротив реки, а правый защищала кавалерия на холмах. И тогда римский военачальник Титуриус отправил в город своего посланника. Ему было дано указание объявить членам городского магистрата, что римляне прибыли сюда как друзья, но поскольку Катоньятус предоставил убежище некоторым из гельветов и дурным образом использовал свою власть, чтобы помешать эдуям поставить товары, обещанные римской армии, которой командовал Цезарь (а римская армия пришла в Галлию с единственной целью – не дать гельветам опустошить ее – то есть сугубо в качестве друзей), то они должны незамедлительно выдать упомянутого Катоньятуса и беглецов из Гельвеции военачальнику Титуриусу. Если так будет сделано, римляне дополнительно потребуют только продовольствия на десять дней – что справедливо в отношениях между союзниками; после этого они возвратятся на земли эдуев.
Катоньятус, окруженный своими главными амбактами, присутствовал на собрании членов городского магистрата, когда посланник озвучил послание Титуриуса. Видя, что некоторые заколебались, Катоньятус сказал созванным сюда людям следующее: «Перед вами – предмет ваших поисков. Я – Катоньятус; я предоставил убежище некоторым гельветам, которые являются моими друзьями и чьим гостеприимством я пользовался; я в союзе с гельветами так же, как и в союзе с римлянами. Если бы не римляне разбили гельветов, а гельветы римлян и кто-нибудь из римлян, уцелев в резне, спрятался бы здесь, сочли бы они благородным с моей стороны выдавать их в руки их же врагов? Если такое поведение для римлян – обычное дело, тогда я стыжусь, что являюсь их союзником. Что касается этих расплывчатых обвинений о том влиянии, которое я якобы оказывал на политику эдуев, то тут мне нечего сказать. Эдуи действовали и действуют так, как им заблагорассудится, и я не собираюсь вмешиваться в их дела. Римляне должны потребовать удовлетворения у эдуев, если те не выполнили своих обязательств. Что касается меня самого, у меня римляне ничего не просили, и я им ничего не обещал: так какого черта они здесь делают? Если они хотят что-то сказать мне, так надо ли для этого, чтобы посланника сопровождал легион? Могут ли союзники так обращаться друг с другом? Иди и скажи легату, что мы у себя дома,