не отрывая ярко горящих зеленых глаз от своего рисунка. – Прекрати нянчиться.
– Подождать, пока они не будут готовы – это не нянчиться, – сказал я.
– Прекрати нянчиться, – повторил Питер.
Вот и все. Питер сказал свое слово – и все мы будем делать то, чего он хочет. Это его остров. Он пригласил нас сюда, пообещал нам, что мы вечно будем маленькими и счастливыми.
Мы и были. Если не заболевали, не умирали или не попадали в плен к пиратам. А если это с нами случалось, то Питера это не волновало. Мальчишки были для него просто участниками игр, которые помогали ему проводить время – хотя никто из них об этом не знал. Они все считали, что они для него особенные, хотя особенным был только я. Питер выбрал меня первым, держал меня у своей правой руки очень много лет. Но даже у меня не было возможности заставить Питера делать то, чего ему делать не хочется.
Питер хочет налет. У нас будет налет.
Я засунул руки за пояс лосин, оставив большие пальцы снаружи. Я вполуха слушал, как Питер строит планы. Я все это уже много раз слышал, и я знал, что буду делать в любом случае. Я всегда дерусь с первым помощником.
Я убил большинство из них, а те, кто выжили, носили мою отметину. Я отрубал всем моим жертвам, и живым и мертвым, правую руку, чтобы они знали, кто я – и помнили. Я всегда брал для этого их собственные сабли, потому что я был вооружен только кинжалом, а еще потому что думал, что им больнее, если я использую их оружие.
Питер всегда дрался с капитаном. За эти годы сменилось несколько капитанов, хотя вот этот держался уже довольно давно. Мне казалось, что порой Питер в бою не слишком старается. Похоже, задирать капитана ему нравилось больше, чем убивать его.
Довольно скоро Питер выпрямился и отряхнул руки.
– Идите и добудьте еды, парни. А после мы отправимся на дело.
Большинство мальчишек полезли наружу через маленькую дырку, которая служила входом и выходом из дерева. Дерево было громадное и совершенно пустое внутри – такое большое, что могло вместить тридцать мальчишек, улегшихся рядом друг с другом на землю. Корни вокруг пола выгибались вверх, создавая сиденья и кровати для тех, кому это было нужно – хотя большинство умащивались на кучах шкур.
На новеньких все еще была та одежда, в которой они пришли из Другого Места, а остальные носили мешанину их шкур и одежды, украденной в пиратском лагере. У меня была красная куртка, застегнутая на груди: я ее стащил у кого-то из капитанов давным-давно: он сдуру оставил ее на бельевой веревке. Куртка была мне велика, и я чуть подрезал у нее рукава и полы, но она была моя.
Какое-то время Питер мне завидовал, потому что это была хорошая добыча, и пытался ее выпросить и намекал, что я обязан отдать ее ему, но я не захотел. Я заметил эту куртку раньше него и сорвал с веревки, пока он, как всегда, искал что-нибудь блестящее. Ему просто невыносимо было знать, что я в чем-то его опередил. А потом он решил, что куртка – это глупо и смотрится на мне по-дурацки из-за того, что так велика, но я-то знал, что он ее хочет.
Чарли