ничего. И после этого он обманывает тебя, а ты обвиняешь себя?
Сьюзен, нахмурившись, крутила в тонких руках пустую пивную бутылку, разглядывая ее со всех сторон, словно это был талисман, который мог бы, если его вертеть достаточно долго, позволить высказать и понять все до конца.
– Похоже, Марти, что ты только что дотронулась до того самого места, – сказала она наконец. – Возможно, стиль, присущий Сьюзен Джэггер, просто… душил его.
– Душил? Постой, постой!..
– Нет, может быть, так и получилось. Может быть…
– Ну и что из того, что «может быть, может быть»? – прервала ее Марти. – Почему ты все время придумываешь оправдание за оправданием для этой свиньи? А чем он оправдывался?
Тяжелые капли дождя играли немелодичную музыку на оконных стеклах, а издалека долетали зловещие ритмичные удары штормового прибоя, обрушивавшегося на берег.
– Так чем он оправдывался? – настаивала Марти.
Сьюзен перевернула бутылку медленнее, потом еще медленнее, потом бутылка вовсе замерла в ее руках. Ее лицо нахмурилось, выказывая очевидное замешательство.
– Сьюзен? Чем он все-таки оправдывался? – негромко, но твердо повторила Марти.
Отставив бутылку в сторону, Сьюзен, как примерная ученица, положила руки на стол и, пристально разглядывая их, сказала:
– Чем он оправдывался? Ну… Я не знаю.
– Мы все еще летим вниз по кроличьей норе и сидим за безумным чаепитием, – сердито заявила Марти. – Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что не знаешь? Милая моя, ты поймала его с поличным и не хочешь узнать, в чем дело?
Сьюзен тревожно заерзала на стуле.
– Мы, в общем-то, почти не говорили об этом.
– Ты серьезно? Подружка, это не ты. Ты вовсе не тряпка.
Сьюзен говорила медленнее, чем обычно, таким тонким голосом, будто только что проснулась и не успела прийти в себя:
– Ну, знаешь, мы немного касались этого, и это могло оказаться причиной моей агорафобии, но мы не затрагивали грязных деталей.
Беседа становилась настолько странной, что Марти ощутила в ней потаенную и опасную правду, неуловимое озарение, которое может разом объяснить проблемы этой безумно встревоженной женщины, если, конечно, она окажется в состоянии сделать нужный шаг.
Слова Сьюзен были одновременно и возмущенными, и уклончивыми. И эта уклончивость настораживала.
– Как звали эту женщину? – спросила Марти.
– Я не знаю.
– Помилуй бог! Эрик не сказал тебе?
Сьюзен наконец подняла голову. Но ее глаза смотрели не на Марти; она будто видела кого-то иного в другом месте и другом времени.
– Эрик?
Сьюзен произнесла это с таким надрывом, что Марти обернулась и взглянула назад, как будто ожидая увидеть там бесшумно вошедшего Эрика. Но его там не оказалось.
– Да, Суз, вспомни старину Эрика. Твой муженек. Ходо́к. Свинья.
– Я не…
– Что?
Теперь голос Сьюзен сменился чуть слышным шепотом, а с ее лица пугающим образом исчезло всякое выражение,