такого, что мне не приходилось бы уже видеть, хотя уверена, что я видела кое-что побольше.
Дасти улыбнулся Скиту.
– Ты, пожалуй, правильно поступишь, если теперь будешь говорить только: «Да, мэм».
– А что значит «стрекотунчик»? – поинтересовался Скит. – Вы же не станете давать мне дурных прозвищ, не так ли?
– «Стрекотунчик» – это колибри, – объяснила Жасмина Эрнандес, ловко засунув электронный термометр в рот Скиту.
– Так, значит, вы называете меня колибри? – смиренно спросил Скит. Поскольку во рту у него был термометр, его слова звучали невнятным бормотанием.
– Стрекотунчиком, – подтвердила сиделка.
Со Скита давно уже сняли датчики электрокардиографа, так что она приподняла его костистое запястье и посчитала пульс.
Еще один щемящий импульс беспокойства, холодный, как стальное лезвие между ребрами, скользнул в душе Дасти, но он не мог определить его причину. И чувство это не показалось ему новым. Это было то же самое неопределенное подозрение, которое ранее подтолкнуло его на то, чтобы следить за отражением Скита в темном окне. Что-то здесь было не так, но необязательно со Скитом. Его подозрение переключилось на место, в котором они находились, на клинику.
– Колибри – симпатичные птички, – сказал Скит Жасмине Эрнандес.
– Держите термометр под языком, – предупредила она.
Но он продолжал бормотать:
– А я вам кажусь симпатичным?
– Вы привлекательный мальчик, – сказала она, словно могла видеть Скита таким, каким он был прежде – здоровым, со свежим цветом лица и ясными глазами.
– Колибри очаровательны. Они – свободные духи.
Сиделка считала пульс Скита.
– Действительно, стрекотунчик – симпатичная, очаровательная, свободная, незаметная птичка, – ответила она, не сводя глаз с циферблата своих часов.
Скит поглядел на брата и закатил глаза.
Если сейчас в этом месте и с этими людьми что-то было не так, то Дасти был не в состоянии определить что. Даже незаконнорожденному сыну мисс Марпл от Шерлока Холмса пришлось бы изрядно потрудиться, чтобы найти серьезное основание для того подозрения, которое тревожило нервы Дасти. Его обостренная чувствительность, скорее всего, являлась результатом усталости и его тревоги за Скита, и, пока он не отдохнет, ему не стоило доверять своей интуиции.
– Я тебя предупреждал. Два слова: да, мэм. Так ты ничего не сможешь ляпнуть. Да, мэм, – сказал Дасти в ответ на гримасы брата.
Как только Жасмина отпустила запястье Скита, цифровой термометр запищал, и она вынула его изо рта пациента.
Дасти подошел поближе к кровати.
– Пора прощаться, Малыш. Я обещал Марти, что мы отправимся куда-нибудь пообедать, и уже опаздываю.
– Всегда выполняй то, что обещал Марти. Она особенная.
– А разве в ином случае я женился бы на ней?
– Я надеюсь, что она не ненавидит меня, – сказал Скит.
– Эй, не говори глупостей.
В глазах Скита