как один из эпизодов сурового времени, ушедшего в историю. Однако ничего подобного не произошло. Гражданская война закончилась, а политика военного коммунизма не только не была предана забвению, а даже не стала более мягкой и гибкой. Через несколько месяцев после разгрома Врангеля правительство вроде бы обнаружило некоторые признаки восстановления элементарных прав и свобод. Но надо признать, что основой политики Советского государства по-прежнему оставались принуждение и жесткое руководство. Общество охватило чувство жесточайшего разочарования. Именно это лежало в основе нарождавшегося кризиса. Даже те, кто допускал, что военный коммунизм соответствовал политической ситуации, что во время борьбы не на жизнь, а на смерть с белыми он спас армию от разгрома, а города от голода, убедились, что идея принуждения изжила себя. С их точки зрения, военный коммунизм был не чем иным, как временно продиктованной мерой, на случай чрезвычайной ситуации, но выбрать его в качестве программы мирного времени означало заведомо обречь общество на провал. У людей кончилось терпение.
Однако у большевиков не было большего желания, чем задушить политическую оппозицию. Приводя разные оправдания, они упорно настаивали на том, что в стране сохраняется чрезвычайное положение, так как отрезанная от мира Россия окружена могущественными врагами, готовыми, почувствовав внутренние разногласия, при первой возможности перейти в наступление. Но теперь любые репрессивные меры, даже продиктованные необходимостью безотлагательного решения экономических или политических проблем, только способствовали дальнейшему неприятию требований правительства. Оппозиция доказывала, что именно большевики предали идеалы революции. Александр Беркман, известный анархист, который поддерживал советский режим во время Гражданской войны, заявлял, что большевики ногами втоптали в грязь лозунги 1917 года. В 1921 году он писал, что повсюду царила несправедливость, предательство, обман и притеснения. Большевики, управляя страной в интересах рабочих и крестьян, «лишили людей инициативы и уверенности в собственных силах, от которых зависело развитие революции, ее жизнеспособность»[19].
Взгляды Беркмана разделяли другие партии левых, которых, подобно анархистам, большевики грубо отодвинули в сторону после взятия власти. В своем выступлении на VIII съезде Советов Федор Дан зашел так далеко, что, обвинив большевиков в удушении народной инициативы, заявил, что советская система прекратила функционировать, являясь просто фасадом для диктатуры партии: наложен жесточайший запрет на свободу слова и собраний, людей кидают в тюрьму, высылают, расстреливают без суда и следствия, причем в массовом масштабе. Открыто осуждая эти террористические методы, Дан потребовал немедленного восстановления политических и гражданских свобод и призвал повсеместно провести новые выборы в Советы. Речь известного левого эсера Штейнберга перекликалась с выступлением Ф. Дана. Бывший