и демонстративно не узнавали его на фотографии, которую им показывали.
В машине, во время переезда с одного места на другое, Конни потчевала Гарри рассказами из своей коллекции чудовищных преступлений:
– Слышал о женщине из Филадельфии, у которой дома нашли двух ее малолеток, умерших от недоедания, а вокруг них валялись ампулы из-под крэка и кокаина? У нее так поехали мозги от наркотиков, что она даже не замечала голодающих подле себя детей. И знаешь, какое ей предъявили обвинение? Пренебрежение возможной опасностью.
Гарри только сочувственно вздохнул. Когда на Конни находила охота поговорить о том, что она называла «этим явно затянувшимся кризисом» или, в более саркастические моменты, «этой свистопляской на краю пропасти», а в состоянии подавленности «этим новым средневековьем», от него не требовалось никакого ответа. Это был сольный номер.
– В Нью-Йорке, – продолжала она, – один хмырь убил двухлетнюю дочь своей сожительницы – набросился на нее с кулаками, а потом стал пинать и бить ногами – за то, что она вздумала танцевать перед телевизором, мешая ему смотреть программу. Видимо, шла передача «Колесо фортуны», и он ни за что не хотел упустить момент задарма поглазеть на сказочные ножки Ванны Уайт.
Как и большинство полицейских, Конни обладала тонким чувством язвительного черного юмора. Это был своеобразный защитный механизм. Не будь его, многие из них сошли бы с ума или постоянно находились бы в подавленном состоянии, так как по работе им все время приходится сталкиваться с бесчисленными случаями проявления людской злобы и чудовищных пороков. Тем, кто черпает свои знания о жизни полицейских из скудоумных телевизионных передач, полицейский юмор может показаться грубым, а порой даже бесчувственным, но истинному полицейскому начхать, что о нем думает другой, если этот «другой» не такой же полицейский, как и он сам.
– А вот тебе еще примерчик, на этот раз из жизни Центра по предотвращению самоубийств в Сакраменто, – продолжила свою партию Конни, едва они остановились на красный свет. – Одному из его сотрудников надоел престарелый клиент, постоянно названивавший ему, так он вместе с другом приехал к клиенту на дом, повалил его на пол, вскрыл ему вены на руках и заодно, на всякий пожарный случай, перерезал горло.
Иногда за фасадом самых мрачных из ее юморесок Гарри чувствовал горечь, явно не свойственную ей, как истинному полицейскому. А может быть, это было нечто гораздо более глубокое, чем горечь. Отчаяние. Но замкнутость Конни и внешняя ее сдержанность не позволяли ему точно определить, что она переживала в действительности.
Сам Гарри, в отличие от Конни, был оптимистом. Но чтобы таковым оставаться постоянно, он счел необходимым не углубляться, как это делала она, в людские пороки и злобу.
Стремясь перевести разговор в другое русло, он спросил:
– Как насчет ленча? Тут недалеко есть одна отличная итальянская траттория-крохотулечка, столики