в начале апреля, когда грузовик свалился с понтона. Двое наших утонули тогда.
Весна в этом году пришла стремительно. Мы возвращались из дальнего караула, а река вскрылась за одну ночь и затопила пойму. Плыли льдины, заборы, деревья, было сильное течение. Мост снесло, но навстречу нам выслали саперов с амфибией и понтоном. Мы все оказались в воде: цеплялись за льдины, за вынырнувший понтон – кидали автоматы, потом вылезали сами. Объятия воды были злыми тогда и не хотели разжиматься. Двое не вылезли. «Двух автоматов не досчитались», – сказал Генка Черкасов. Длинный ряд сапог выстроился в коридоре санчасти. Через неделю выловили Гришку Сомова, и гробы стояли в клубе, но мы туда не ходили. С тех пор снимаем пилотки, когда случается проезжать по новому мосту. Это ниже по течению, на рассказовском шоссе.
…Смеясь и отплевываясь, выходили на берег. Толкались, шлепали друг друга по голым спинам. Разыскивали одежду и натягивали на мокрое. Грузовики ждали нас на мосту. За мостом виднелась деревня, а дальше лежала степь, по которой мы мчались утром. Это было совсем не глупо – что мы так спешили.
Первый караул
Да, ходил с охотой. Мне нравилось вываливаться на целые сутки из рутины армейских будней в особый, рваный распорядок караула: два часа на посту, два часа бодрствования, два часа сна, опять на посту, опять бодрствование… Нравилось после казарменного многолюдства очутиться в полном одиночестве, с неограниченной властью на охраняемой территории, это ни с чем не сравнимое ощущение свободы вооруженного человека на необитаемом острове. Вот где простор мечтам и фантазиям! Особенно я любил дальние караулы, на артиллерийских складах, – в глухом лесу, в отрыве от армии и от мира, где маленький коллектив (на три-четыре поста, не больше) жил почти по-домашнему: в перерывах между сменами сонно играли в шахматы, читали, топили печку, разогревали привезенную с собой в термосах пищу, прибирались, разгребали снег во дворе…
Поначалу, правда, было стремновато; нас запугивали рассказами о том, какую страшную взрывную силу таят в себе эти склады, о возможных диверсиях и о случаях нападения на часовых. Бывалые доброжелатели напутствовали: «Бей очередью в лоб, и все дела!» Мы с волнением ждали этого нового испытания. И вот дождались.
…Машина миновала последние дома города и помчалась по шоссе. Закат, не заслоняемый больше домами, был теперь виден весь. Он лежал на горизонте – тонкий, как шнурок, и мы, сидя в крытом кузове вдоль бортов, повернув головы, молча смотрели на угасавший закат, на прямую полосу шоссе, которая быстро удлинялась за нашей машиной, на снежные, голубые в сумерках, просторы полей, тянувшиеся по сторонам дороги. Коротко встряхиваясь, машина проехала по деревянному мосту, и мы увидели две баржи, наполовину вытащенные на берег и вмерзшие в лед. (Месяца через полтора этот мост будет снесен весенним паводком; двое из нас утонут при переправе на обратном пути из караула.) Еще полчаса езды, и машина, свернув с шоссе, въехала в лес. Здесь было совсем темно. С натужным ревом преодолевая ухабы, машина раскачивалась так, что мы скопом валились друг на друга.
– Трясемся, как Иван-царевич на сером волке, – проворчал