я размышляю нормально… Что ж, надо привыкнуть, все необычно, но не смертельно… Вот только бы белое пятнышко на моем лбу было не овальное, а треугольное – было бы симпатичнее. И ухо одно серое, а другое почему-то коричневое… А нельзя ли, Пастух, тут где-то раздобыть серьгу для одного уха, чтобы чей-нибудь взгляд на меня сосредотачивался не на разного цвета ушах, а на серьге, пусть даже самой простой, из простого металла?
– Что же, это вполне возможно и даже обычно, вся скотина здесь коровьего рода украшается с удовольствием, кое-что получая в подарок, а что-то изыскивая сама, так что будет подходящий повод к тому, и я украшу тебя, обещаю тебе, тем более телка ты довольно, я вижу, покладистая, быстро смиряешься с очевидным, не споришь и не брыкаешься, как это делают в твоем возрасте некоторые неразумные особи, которые, бывает, при виде своего реального отражения капризничают и даже впадают в истерику, и даже бегут назад, не желая воспринимать очевидность и не зная того, что движение назад на плоскости сталкивает настоящее с будущим и заканчивается помрачением и без того слабеньких телячьих мозгов, что выражается затем в потере ориентации и чувства собственной сущности.
– Я, Пастух, не собираюсь устраивать тут капризы и бежать куда-то назад, где нет ни воды, ни сена, но только хочу попросить вас, чтобы металл этот, если возможно, был матового оттенка, а не блестящего, потому что я не люблю блестящего…
Тут, пока они рассуждали, остальные коровы начали оттеснять пегую телку, чтобы посмотреться самим. Та из коров, что была понастойчивее, а именно светло-рыжая, заняла постепенно удобное место и принялась строить самой себе губки, причмокивать, подмигнула в зеркало одним глазом, затем другим, потом умудрилась сделать глаза свои еще более томными и слезливыми, чем они у нее были, и так бы и продолжала кривляться сама с собой, если бы следующая корова не вытеснила ее, поскольку сзади тоже уже вовсю напирали. Оказавшись у зеркала, эта следующая быстро взглянула на морду свою и, улыбнувшись и убедившись, что ряд зубов у нее действительно только нижний, показала длинный язык, промычала, сама не зная о чем, и отошла, кажется, в полной уверенности, что ничего сверхъестественного не увидела. Темно-рыжая, дождавшаяся наконец своей очереди смотреться, сразу же встала к зеркалу задней своей телячьей, костистой частью и, развернув голову, сосредоточила все внимание свое на хвосте, проверяя, крутится ли он в одну сторону, в другую и можно ли им просто так поболтать. От занятия этого ее отвлекла палевая телка, довольно бесцеремонно оттиснувшая ее и вставшая тоже задом к своему отражению. Но эта последняя сосредоточилась не на особенностях хвоста, но именно на морде своей, предпочитая почему-то разглядывать ее стоя спиной к отражению и развернув голову так, как будто заодно хотела оценить и свои плечи, то есть взгляд она выдумала не прямой, но обратный, как бы несколько отстранившись от себя же самой. Две оставшиеся последние телки,