между речью]. Вокруг – леса
песочные выгорают – сияют пророком в львах,
стволы соляные горят у воды в семи головах:
В чреве воды крутится, как мельницы жернова,
того, кто вернётся первым, огненная булава —
младенцев на солнце вынет, чтобы их иссушить
или язык свой вырвет, чтобы из тьмы говорить:
медленны эти реки, ссадины, львы, столбы —
опустошённый речью в красной глине стоит.
«У подножья холма всё чужое: земля или небо …»
У подножья холма всё чужое: земля или небо —
скудны вещи, которые – взяв – посчитать не решился
жаркий глаз у птенца, расклевался со всей теснотою
и лететь, словно взгляд, из его оперенья решился.
Бельма, пятен его темноты круглый сыр разрезая,
как смородины спил видят берег и мокрым, и дымным
и взлетает душа сквозь песок, позвонки и паренье холма за ножи принимая,
если взгляд вероятней, чем глаз и длина, то есть глубже долины.
«Животные обуглятся в следы…»
Животные обуглятся в следы.
– Свои, свои —
кричит им вслед мешочник-
отец, расщеплен словом соловей,
как голос на молчания. Так точен
лишь взгляд рождённого, нелепо не стыдясь,
он тянет свою дату, как подстрочник,
до самой смерти и в руке его
горит платона бледный позвоночник.
Вот он [отец] идёт сквозь лабиринт,
который вырыт был внутри животных
его следов
– свои, свои – считает
и в мешок кладёт их
снова.
«Тело своё отколупывая, душа…»
Тело своё отколупывая, душа
стоит, как солнечные часы —
выходит разбойник, говорит «Ша!
вот отсюда в огнь полетишь, в пласты,
воздуха, сжатого в лёгкие, в
девицу, вынутую из тебя
сентября длинного каблуком,
как земли вывихнутая верста».
А душа всё в семечке смерть грызёт
и летит по дуге её шелуха,
и щербат её бессловесный рот
и длинна внутри, как вода, дуга —
на плече у неё белый свист висит
и из глотки её в свет изблёван мёд.
И морозец ранний, как конь, болит
и от тела её почти ничего.
«там, где они всё читали стихи [а свет повторялся…»
там, где они всё читали стихи [а свет повторялся
в узком тоннеле [зачёркнуто] в светлом фойе, в мокром зале
голос двоился – и был универсум в молчанье
дымном и частом, как перемотки дрожанье]
свет разливался по вынутой слова копейки,
бёдра и рёбра её под собой различая,
вынутый рай будто пёс языком своим терпким
пятился снова обратно в земли бедной пятна
«Мёртвые нас победят, увеличив свои ряды…»
Мёртвые