плотники, столяры, бондари… И есть ещё рота, которая вообще не работает, – и попасть туда легко безо всякого блата, она называется?..
– Кладбище, знаю, – ответил Артём без улыбки. – Соловецкое кладбище.
Лазейка не находилась. По большому счёту, подходила только десятая, канцелярская рота – но Артём никого оттуда не знал, да и с чего б его позвали в столь привилегированное место. Не один он умел в лагере читать книги и считать дроби. Тут и поумней его встречались на каждом шагу.
– Жаль, что я не белогвардеец, их тут сразу берут куда надо, – раздумчиво сказал Артём.
– А кто вы? – в очередной раз поинтересовался Василий Петрович.
– Да никто, – отмахнулся Артём. – Москвич, повеса, читатель книжек – не за что зацепиться.
Василий Петрович вздохнул в том смысле, что да, Артём, зацепиться не за что: дружим-дружим, а про свою жизнь вы так и не рассказали ничего.
По глазам Василия Петровича осознав, что на подходе какие-то дурные новости, Артём оглянулся и тут же увидел Ксиву – тот вразвалочку приближался. Возбуждённый, в своём возвращённом с утра пиджаке на голое тело. Чёрные круги под глазами ещё не сошли. На голове – откуда-то взятая инженерная фуражка. Резко поднял руку – Артём чуть трепыхнулся, но Ксива, ещё больше осклабившись, поправил козырёк и спросил:
– Понял всё? У меня на почте свой человек, так что, если начнёшь крутить…
– Он понял всё, – вдруг сказал Василий Петрович.
Ксива осёкся, смерил Василия Петровича взглядом и, вернувшись к Артёму, всё-таки закончил фразу:
– …начнёшь крутить – тебя самого пустят на конскую колбасу. Конь!
Вослед за Ксивой, метрах в пяти за ним, подошли и встали ещё трое блатных. Они разговаривали о чём-то постороннем, очень уверенные в себе.
“Он каждый час теперь ко мне будет подходить?” – подумал Артём, глядя Ксиве в глаза и ничего не отвечая.
Артём вдруг вспомнил, как однажды в детстве видел человека, перебегавшего реку по льдинам в начале ледохода. Занятие это было пугающее и дерзкое – обвалиться в ледяную воду казалось совсем простым. Куда спешил тот человек, Артём не знал или забыл с годами – но точно запомнил свои детские мысли: что он сам, как бы ни восхищались другие пацаны на берегу отвагой и безрассудством бегуна, сам бы такое повторить не хотел.
А тут ощутил себя в той же самой роли – только подневольной: словно его вытолкнули и сказали: беги! – и выбора не оставалось. Только куда бежать: другого берега не видно.
Он сейчас стоял на льдине – и мог бы сделать прыжок; но не сделал.
Ксива ушёл.
– Да-с, неприятно, – сказал Василий Петрович спокойно через минуту.
“Сглазил меня, – с неожиданной злобой подумал Артём про Василия Петровича, хотя сроду не был суеверен. – Только говорил, как у меня всё складно идёт… Сглазил, старый пёс!”
– Вы куда сегодня? – спросил Василий Петрович.
Артём помолчал, думая, как бы уйти