наготой, весь искореженный, так, что узнать нельзя… перед глазами мелькнул дом… он достался таким трудом… ему представилась королева Беер-Шевы, которая сейчас, на залитой светом кухне готовит ужин, включила вечерние новости, скоро наберет его… и она будет там завтра, и завтра вечером она так же включит новости, но его в этом доме, в этом уюте уже никогда не будет… НИКОГДА НЕ БУДЕТ… подумалось: лет пять-шесть, и старшая начнет водить женихов в дом, там, в этом доме будет жизнь, а его там не будет… не будет его, больше никогда не будет… он вдруг попытался представить, что останется от него в том, что будет после него, где он будет там, в чем… безумно пляшущие, орущие, спирающие дыхание мысли говорили Амиру о том, что в том, что будет, его нет, не будет ничего, что было бы им, в чем он был бы… Пропасть дышала ему в лицо, глумилась над ним, и не было ничего, что могло бы его защитить… голубые глазенки, которые смотрят на мамочку… Во всем этом ослепляющем, убивающем, повергающем во мрак безумии ума, почему-то не вспомнилось Амиру гневное лицо отца, когда он спросил – папа, а ты боялся когда-нибудь смерти?.. То лицо, которое потом убивало мысль о смерти в самом ее начале, когда пропасть только начинала разверзаться в мыслях, когда только подступала к горлу, только спирала дыхание… Перед лицом пропасти, сейчас – когда оно, казалось бы, так спасительно, нужнее всего – лицо отца покинуло Амира, не посетило его в его ужасе и безумии… Пропасть торжествовала, буйствовала, глумилась над ним, ждала его, дышала тянущейся с вечернего Кинерета влажной, адской жарой… из какой-то последней глубины, из напоследок промелькнувшего воспоминания о уютном доме, о ужине на светлой кухне под жужжание новостей, еще вдруг всколыхнулась в Амире последняя надежда… он вдруг физически, почти реально ощутил себя там, в доме, в безопасности, среди привычных и любимых вещей, а не здесь, над темнеющей бездной… он вдруг даже услышал, как о крышу джипа стучат камни и щебень – кто то, значит, пытается спуститься к нему по склону… эта надежда вдруг даже стала для него совершенно реальной, он на какую-то секунду почувствовал ясно, наверняка – все, ужаса нет, не будет, тебе все привиделось, спасен… ему представилась больница, где он будет через час, жена с дочерью, приехавшие его навестить… Спасатель, который спускался к джипу Амира что бы посмотреть, что происходит, есть ли живые, сделал роковой шаг, и сорвавшись неверно поставленной ногой, сам чуть покатился и ударился всем весом в крышу джипа… Амир взглянул в лицо пропасти, и она обняла его…
МОЙ ПУТЬ. МЫСЛИ ВРАЧА
Посвящается Михаилу Милявскому..
Смерть выглядит по-разному.
Смерть Саши была фонтаном липкой крови, бьющим из его раскуроченной ноги так, как нехотя, тяжело выливается домашнее вино из маленькой бочки, когда вина уже немного осталось. Я запомнил, когда в молодости татары угощали нас