Два философских письма о парадоксах разума и истоках нигилизма. Опыт рефлексии и дискуссии
человека внутри цивилизации, с чудовищным масштабом и символизмом проступает в перипетиях исторических катастроф, в готовности человека безразлично умирать и убивать «среди борющихся машин» во имя мифов, иллюзий, идеологических химер. Несомненно одно – облик исторических событий определяет нигилизм, превратившийся в экзистенциальное состояние массы, отрицание существования как могучий аффект, властвующий над типическим человеком эпохи. Жизнь становится для человека «ничто», переживается им как зло, бессмыслица, ад, и человек отрицает жизнь, в совершаемых им действиях низлагает ее и вершит над ней «суд», безразлично ввергается в авантюры, подразумевающие необходимость отнимать и отдавать ее. Практика, чудовищная повседневность исторических, социальных событий воочию свидетельствует о том, насколько человек и его жизнь превращены в «ничто», лишены последней ценности, над ценностью «единичного» безраздельно довлеют ценности социальные, абстрактные. Попытка понять смысл этих событий и превращение нигилизма в дух эпохи, в состояние «типического» для нее человека, неотделима от необходимости проникнуть в ситуацию человека внутри пространства цивилизации, прояснить суть противоречий, пронизывающих способ существования и положение человека внутри цивилизации. Причин этого может быть несколько, прежде всего – беззащитность человека эпохи перед осознанием смерти, трагическим опытом «пробуждения», который неотвратим в мире, в котором «бог умер» и религиозный миф утратил всякую действительность, достоверность. Проще говоря, трагедия «пробуждения», которая прежде являлась уделом единиц, которой сопутствует катастрофа существования и опыт отрицания, в мире «без бога» становится состоянием массы, от соприкосновения с ужасом смерти отделенной лишь хрупкой пеленой повседневного забытья. Проблема в том, что вместе с опытом «пробуждения» наличная данность существования как «временения по пути к смерти» становится для человека адом бессмыслицы, он отрицает возможность и смысл быть так, как ему дано быть, обладая жизнью как некой отсрочкой приговора. При том, что социальная повседневность человеческого бытия всегда является бессмыслицей, трагически предстает таковой в опыте «пробуждения», незнанием о смерти, об обреченности на уход в небытие человек защищен от познания, как говорил Л. Толстой, страшной и несомненной истины – бессмысленности того, что дано ему как жизнь. Когда смерть как судьба, жизнь как неумолимость движения к смерти сокрыты от человека, от него сокрыты так же и трагические реалии его настоящего, бессмысленность жизни как растворенного в водовороте повседневности, безразличного и покорного ожидания смерти, настоящее и подлинные реалии его бытия открываются человеку лицом смерти, бессмыслицы, пустоты. Познав смерть как неумолимо приближающуюся судьбу, человек сталкивается со страшной истиной о бессмысленности