Марина болела, и кузнечиха ее опекала, как родную дочь. Чтобы леди не скучала, добрая женщина принесла рукоделие, но леди к нему не прикоснулась – сказала, что ей не нравится вышивать. Книг в доме не нашлось, а все, что мы брали в дорогу, осталось в карете, пришлось развлекать больную беседами и посиделками с дочками кузнеца. Со мной леди держалась ровно, иногда улыбалась и все время порывалась поговорить, но я малодушно не входил к ней без хозяйки дома.
В первый же день я отправил отцу вестника – описав причины задержки, я просил его ускорить бракосочетание, не уточняя подробностей; отец ответил, что все подготовит к нашему приезду, и даже спросил, не нужна ли карета и сопровождение.
Подумав, я согласился на карету, назначив встречу сразу на трех королевских трактах, ведущих к столице. Такая предусмотрительность казалась не лишней, в столице многие хотели бы увидеть провал или позор моего отца, так как он сурово стоял на страже интересов короны и немало казнокрадов и мздоимцев вывел на чистую воду.
Гвардейцы тоже не скучали – по утрам отрабатывали бои со всевозможным оружием, имеющимся в кузне, потом помогали хозяину балансировать клинки и точить лезвия, а после ужина шли полюбоваться на деревенские посиделки и порой появлялись в доме уже за полночь.
Избегать уединения становилось все сложнее, тем более что спать мы продолжали в одной постели. Под предлогом болезни супруги я выпросил у доброй женщины еще одно одеяло и плотно заворачивался в него, ожидая, когда леди уснет. Иногда она засыпала первой и прижималась во сне к моей спине, иногда первым сдавался я, но каждое утро леди Марина просыпалась в моих объятиях, и мне ничего не удавалось с этим поделать.
К счастью, леди скоро оправилась, и мы тронулись в столицу, щедро вознаградив кузнеца и его семью. В обед выбрались на королевский тракт и встретились с каретой, посланной отцом.
Устроив леди Марину с максимальным комфортом, я вздохнул с облегчением, ехать оставалось недолго.
Виконт меня избегает, я стесняюсь ему объяснить, что он все понял неправильно, но прежде чем соберусь с духом, он исчезает. Болеть было скучно, дни тянулись, но ночи пролетали. Жан приходил поздно, когда дом затихал, и тихо-тихо ложился с краю. Иногда он думал, что я сплю, и бережно обнимал, а озябнув к утру, мы так переплетались, что, проснувшись, приходилось лежать не дыша, пока Жан, распутавшись, не уходил.
Но вот настал день отъезда, с утра меня накормили горячим куриным супом, напоили противным вяжущим отваром и закутали в кучу шалей, платков и юбок. Жан сел в седло, и ему меня подали, как кулек.
Ехали недолго, но, наверное, я задремала, а когда проснулась – увидела карету и уже через несколько минут сидела внутри на мягком диване.
А потом карету накрыла тень. Кони заржали, забились, и кучер закричал на них, карету тряхнуло, и впереди раздался уверенный мужской голос:
– Добрый день, Жан-Валер.
Я осторожно выглянула из окна кареты – на дороге стоял высокий и крепкий мужчина в кожаной