и бедной Отеньке не было ни минуты покоя, ругала она меня всячески по-немецки, но внимания на это я не обращала, а только твердила: «Ach, lassen Sie mich mit Ihrer Deutschen Zunge!»[1] (вместо Sprache).
Мама́[2] меня баловала и во всю жизнь никогда не наказала! Что это было за ангельское существо – моя мать! Злобы она не знала, ко всем относилась с лаской, любовью, доверием! Она не верила в людское зло, в ненависть, вероломство. Житейская грязь ее не коснулась. А сколько она вынесла неприятностей, когда лишилась, опять-таки по доверчивости к людям, части своего капитала! Позднее безропотно она перенесла большое горе, смерть взрослой дочери. Мягкость, вера в Бога – вот ее характеристика. При этом красивая, породистая наружность. Помню, как какой-то знаменитый акварелист писал ее портрет и как красиво это вышло! Изображена она с нами, двумя дочерьми 7-ми и 4-х лет. Настоящий keepsake[3] ее красивая фигура и прелестное лицо. При этом ни тени кокетства, хотя я знаю многих ее поклонников. Она была слишком чиста душой, чтобы позволить себе кокетничать в пошлом смысле этого слова. Жили мы подолгу за границей, и там в баварском городе Вюрцбурге родилась моя сестра Ольга, на 8 лет меня моложе. Ее одну мама́ могла кормить сама, и, может, поэтому нам казалось, что любит она ее исключительно и еще больше нас, но ревности во мне это не возбуждало, я и так была счастлива.
Жили мы подолгу в Швейцарии на берегу Женевского озера. Какая была прелесть это озеро, эти горы, эти прогулки, эти цветы и все, что нас окружало! Я бегала по саду гостиницы «Hotel du Cygne» в Верне. Внизу около озера был грот, много камешков, которые я кидала в воду, любуясь кругами. Была там в гостинице старая страшная англичанка, которая меня почему-то полюбила и все звала с собой погулять. Звали ее «Miss England»[4]. Я от нее бегала. Были там и русские, и французы, и немцы, с которыми мама́ знакомилась за табльдотом[5]. Она любила заговаривать с обитателями отеля и вообще была очень общительна. Летом мы жили где-нибудь на водах для здоровья мама́. Помню Киссинген, куда приехала наша царская семья, Александр II с женой. Был с ними брат моей бабушки, кн. А. М. Горчаков, и благодаря этому близкому родству с моей матерью ее постоянно звали на вечера и обеды к Царице. И как хороша была она в своем вечернем туалете! Такая статная. Я всегда очень любила мама́ нарядной, ее красота еще больше выделялась. В это же лето меня познакомили с дочерью государя Марией Александровной, почти одних лет со мной, мы встречались на прогулках. Великая княжна приходила с фрейлиной А. Ф. Тютчевой, которую я не любила и побаивалась, притом она была ужасно некрасива, а у меня с детства отвращение к некрасивым лицам. Наоборот, на красивое лицо я могу глядеть до неприличия. В Киссингене было в это время много коронованных особ. Однажды королева Баварская подошла ко мне и при моей матери спросила меня, сколько мне лет. Я, не смутившись, бойко ей ответила: «Douz ans»[6]. Мама́ за меня сконфузилась и меня поправила, сказав: «Huit ans, Madame»[7]. Меня после подняли на смех за эту выдумку. Но должна сказать, что ложь не была в моем характере и я ее