короче. А из Москвы вообще только пятеро. И самые такие… обычные. Фамилии посмотреть? Да говорю тебе: неизвестные фамилии. Вот гляди: Семеновы, муж и жена, Тарасюк, Гаврилина. И еще, он один жил, какой-то Полуянов. Как зовут? Сейчас гляну. Дмитрий Сергеевич. Место работы? Не указал. Выглядит? Ну, нормально. Молодой такой мужчина, обаятельный. На Домогарова молодого чем-то похож. А сегодня вечером к нему девица приехала. Скромненькая такая. Не жена, нет. Фамилия Митрофанова.
Вечер прошел волшебно.
Дима хотя и усталым выглядел и, пока ехали из аэропорта, зевал всю дорогу, но в гостинице налетел на нее, аки дикий зверь. Никакого сравнения с робкими прикосновениями итальянца, его осторожными поцелуями.
Полуянов без церемоний сорвал с подруги элегантный клетчатый сарафан с оборками (приобретала, между прочим, на Монте Наполеоне!), вдавил ее в кровать так, что пружины в спину впились, шепнул в ухо непристойность (всегда в постели выражался, как грузчик).
И Надя поняла – она просто счастлива.
Хотя номер, конечно, совсем не чета элегантной итальянской гостинице. Да и Полуянов (едва утолил свою страсть) заговорил с ней суховато:
– Сегодня в ресторан тебя, конечно, свожу. А завтра уж сама развлекайся. А то у меня дел выше крыши. Ничего. Море рядом. Найдешь.
Дима весь в этом: сам приглашает – но вроде и не рад. То любящий, то равнодушный.
Но только ни с какими итальянцами его не сравнить.
На следующий день
Владения, где жила семья погибшей Лиды Корсаковой, Полуянов описал бы одним словом: бардак. Уже от калитки начиналась мешанина из сломанных детских игрушек, гаечных ключей, треснутых цветочных горшков, старой обувки, обрывков газет, гнилых яблок. Посреди этого бедлама без призора ползали двое одинаково чумазых малышей – кажется, близнецы, не старше года. А мальчики или девочки – Дима не понял. Стол под виноградом покосился, крыльцо перед домом провалилось.
«Алкаши, что ли, беспробудные?»
Хотя нет, вроде не пьяные – по крайней мере, сейчас. Папаня, весь в машинном масле, возится с безнадежно ржавым мотоциклом. Женщина в неопрятном платье печет в летней кухне блины – дверь нараспашку, видно, как масло брызжет, летит во все стороны.
Тощая, всклокоченная собака при виде Полуянова залилась отчаянным лаем. Малышня на полу осветилась беззубыми улыбками. Мужчина отер руки о грязные шорты, отложил инструменты, поднялся ему навстречу. Хмуро спросил:
– Чего тебе?
– Поговорить. – Полуянов бесстрашно отпихнул ногой собачонку. Улыбнулся ползункам. Спросил у отца: – Сколько им?
Однако светской беседы тот не поддержал. Отодвинул ногой детей (получилось немногим ласковей, чем Дима обошелся с собакой), преградил журналисту путь во двор.
– Из опеки, что ли, опять? – выкрикнула из летней кухни женщина.
– Да нет, не похож, – процедил мужик. Покрасневшие то ли с недосыпа, то ли с похмелья глаза неласково буравили Полуянова.
«Эх, надо было с собой пузырь захватить», – запоздало