дом.
Полуянов вышел за калитку, задумчиво закурил. Слепило солнце, ветер гнал пыль. Мимо, громыхая на колдобинах, медленно проплыл старенький грузовик. В кузове виднелся открытый гроб, тело покойника плавно покачивалось в такт движению, несколько человек сидело подле. Лица у всех, отметил Дима, какие угодно: озабоченные, задумчивые, кислые – но никак не горестные.
«Смерть здесь – совсем рядовое событие», – пронеслось у него в голове.
Он уже открывал машину, когда услышал:
– Дядя, закурить будет?
Дима обернулся: его окликал худющий, мосластый пацан. Бледный – будто не юг здесь, а зимний Мурманск. И лет доходяге от силы двенадцать.
Полуянов, конечно, не Минздрав, чтоб детям лекции о вреде курения читать. Но, если они просили, не угощал никогда. Буркал: «Подрасти сначала». Однако сегодня приостановился. Отчего-то жалость кольнула к нескладному, явно заброшенному парню – волосы не стрижены, в огромной, с чужого плеча, футболке чуть не тонет.
Молча протянул парнишке пачку, зажигалку. А когда тот неуверенно прикурил, насмешливо спросил:
– Отжаться сможешь? Хоть десять раз?
– А ты? – ощетинился подросток.
Дима пожал плечами. Принял упор лежа. Солнцепек, духота, пьяненький мужичок, что тащился мимо, взглянул на него, как на блаженного. На пятидесятом отжимании Полуянов упруго вскочил. Отряхнул ладони. Сказал назидательно:
– Курить надо начинать после восемнадцати. Когда мышцы окончательно сформируются.
– А толку в твоих отжиманиях? – хмыкнул пацан. – Чтоб в армии быть в первых рядах?
Втоптал в пыль сигарету. И вдруг произнес:
– Я брат ее.
– Чей? – Полуянов от жары слегка отупел.
– «Чей, чей». Лидкин, – грустно откликнулся мальчик.
Опасливо глянул по сторонам. Велел:
– Пошли. Побазарим.
И хмуро, загребая драными шлепками пыль, зашагал впереди. Свернули в проулок, вошли в тень, на берег одиноко петлявшей речушки. Уселись у самой воды, под мощной дубовой кроной. Местечко, видно, популярное – всюду окурки, смятые пивные банки, порванная игральная карта валяется, пиковый король.
«Тоска у них, а не жизнь», – мимолетно подумал Полуянов.
Он в свои двенадцать-тринадцать был занят, спасибо матери, от утра до заката – английский, легкая атлетика, борьба самбо.
Но родителям Корсаковых до детей явно дела нет.
А те, наивные и доверчивые, все равно непутевых родичей защищают.
Парнишка виновато произнес:
– Ты не думай. Папка с мамкой правда переживают очень. И сначала решили, что до конца пойдут, чего бы им это ни стоило. Засудят богатеев поганых. Я сам слышал! Даже адвоката думали брать, чтоб этот, как его… иск в суд составил.
Раскраснелся, разгорячился, глаза заполыхали.
Только слушай, казалось, и запоминай. Но Полуянов в порыве неожиданной для себя сердобольности остановил парня:
– Обожди. Ты завтракал сегодня?
– Чай пил, – набычился тот.
– И я – только кофе, – улыбнулся в ответ журналист. – В магазине, что по пути