Вспыхнувшее в самый первый момент, а затем притаившееся на дне разума, мстительно выжидающее своего часа? Иди сюда, миленький, я рассмотрю тебя поближе. Нащупав его, я вздрогнула всем телом. Это было отвращение. Да, точно. Оно. Мерзкое, склизкое.
Но к кому отвращение? К врачу? Или все же…
Муж гнал машину прочь от перинатального центра, а я гнала от себя гадкие мысли.
– Сережа, – наконец прервалось удушающее молчание, – а что, если…
– Даже не думай об этом! – он резко притормозил и оборвал меня. – Мы будем рожать.
– Мы? Как будто ты тоже будешь рожать?! – я зашипела как загнанный зверь. – Вообще-то я тебе не инкубатор, с матерью тоже надо считаться. Все кому не лень распоряжаются моей жизнью: то стыдят, то запугивают. Хоть кто-нибудь спросил, чего хочу я? Что вообще чувствую?
Машина остановилась, я завелась. Не помню, сколько ведер помоев вылила тогда на мужа, смиренно подставившего свою голову. Нечистоты лились бесконечным каскадом, пока шлюзы не закрылись и на смену потоку словесного дерьма не пришел поток слез.
Сергей осторожно положил мою голову себе на колени, украдкой гладя по волосам. Он молчал. Долго и угрюмо. Как вдруг я почувствовала, что сотрясается все его мужское тело. Подняв глаза, я не поверила им – мой бородатый рыцарь рыдал словно мальчишка, не в силах совладать с эмоциями.
– Сережа, перестань, – я резко села и судорожно принялась стирать размазанную по всему лицу тушь. – Ты должен быть сильным. Это я беременная. Это у меня гормоны. Это мне сказали, что внутри – урод, которого надо вытащить, пока не поздно.
– Может, хватит думать только о себе? – тихо, но внятно произнес муж. – Твоя жизнь не принадлежит мне. Но ребёнок – наш. Понимаешь? Общий! И мы будем его рожать. Я не вправе что-либо запретить тебе, но обязан уберечь.
– Кого уберечь?
– Тебя, дурочку, от самой себя.
– Да не собираюсь я от него… прерывать беременность. Я что, больная? Уже 20 недель. Малыш шевелится, живет внутри. Я люблю его, жду встречи и, – слезы снова подступили. – Но мне так страшно.
– Мне тоже страшно. Но одно я знаю точно. Мы справимся.
Глава 2. Как дочку назовешь?
Наташе запрещали рожать. По медицинским показаниям. Но она не боялась, потому что с детства научилась жить с пышным веером хронических заболеваний. В младенчестве диагностировали светобоязнь, в простонародье «куриную слепоту». Затем – ревматизм и порок сердца. К семи годам в нагрузку достались астигматизм и звание очкарика на долгие годы. Толщине ее медицинской карточки уступали даже рукописи Толстого.
Несмотря на это, Наташа не любила быть обузой и всячески избегала утруждать кого-то своими проблемами. По природе весьма неприхотливая в просьбах, она была очень щедра на отдачу.
Глухонемые родители воспитали дочь в скромности и строгости. То были времена тотального дефицита для всех и во всем. Но у Наташи – еще и на устное общение с близкими. Она никогда не слышала доброго голоса папы. В её детстве не было