такой характер, что кирпич под взглядом крошился. Как смеялся потом дед: это был выбор без выбора. Причём непонятно еще, кто кого прибрал.
Вся их долгая совместная жизнь – одна сплошная стройка. Менялась география, росли масштабы объектов. Не подводило, к счастью, богатырское здоровье и юморной задор дедушки. Как никуда не девались и глубокие шрамы войны, проступающие в ранней седине и морщинах бабушки. Среди тысяч других стахановцев изо дня в день поднимали они страну в трудовом подвиге. Между делом подняли и двух сыновей. Дед стал заслуженным строителем СССР. А бабушка – заслуженным хранителем воспоминаний, пенсии и житейской мудрости.
Как бы я хотела сейчас стиснуть в объятиях родных моих стариков и полакомиться хоть одной ложечкой того самого земляничного варенья. Даже блохастого Ваську потрепала бы с великой радостью. Все газеты готова перечитать им за возможность вот так посидеть вместе за накрытым столом. Хоть пять минуточек.
Глава 4. Перевязки без права переписки
Новорожденная сестренка заходилась плачем, а я закашливалаcь до удушья. Разрывающаяся между нами мама мысленно проклинала Советскую армию.
«Ну как можно было призвать на сборы мужчину, у которого только что родился ребенок? Ладно бы еще сборы были настоящие! А то ведь срочная уборка урожая».
Мама металась из угла в угол, отмеряя двумя с половиной шагами крохотную комнатку в квартире с общей кухне. Как ни укачивала – сестрёнка всё не унималась. Наконец решительным жестом она добавила бальзам «Звёздочка» в картофельный отвар, поставила кастрюлю на диван – стола в нашей комнате «три на три» попросту не было – и, накрыв меня над кастрюлей одеялом, велела глубоко дышать открытым ртом.
А потом… и не вспомню точно, как все произошло. Вроде всего на минуту мама вышла на кухню. А я то ли захотела скорее выбраться из плена одеяла, то ли просто сменить позу.
Весь многоквартирный дом оглушили душераздирающие крики. Сначала мои, потом мамины.
Одеяло страшно было даже развернуть, а я взмолилась, прижимая руки к обожженным ногам.
– Мамочка, не ругай меня, я нечаянно.
– Мариночка, прости меня, прости, это я во всём виновата.
Когда примчалась скорая, вердикт врача был суров – обширный ожог тяжелой степени.
– Еще немного, и кожа покроется волдырями и сойдет. Срочно едем в больницу!
Делать нечего, оставили сестренку с соседкой по квартире. В травмпункте маму немного обрадовали: спасли хлопчатобумажные колготки, и кипяток не обварил ноги полностью. Меня, забинтованную, как египетскую мумию, передали маме вместе с подробными указаниями по обработке и перевязке. Строго-настрого запретив больной вставать и ходить, в противном случае девчушку ожидали страшные шрамы в качестве приданого.
Домой мы вернулись поздно, на такси. Хоть наши люди в булочную на такси и не ездят, но мама была так