*
– Вашим творческие планы, Ломов.
– Дожить до утра.
* * *
Я не помню ни лиц, ни характеров. Я помню только наличие.
Мальчика Володю, лет пятнадцати, и девочку, семи-восьми лет, со странным именем Камчатка. Это были мои адъютанты. У нас была строжайшая дисциплина. Я требовал беспрекословного подчинения: Володя таскал мои вещи, а Камчатка была обязана охранять недвижимое и, почему-то, оружие. Служили мы исправно.
Настала пора прощания. То ли я, двадцатидвухлетний монарх, был обязан умереть, то ли просто уехать куда-то. Не знаю. Но расставание обещало быть вынужденным и долгим.
Я в белой рубахе, почему-то без галстука, вышел то ли из штаба, то ли из обычной землянки, снял с гвоздя охраняемую Камчаткой авоську и присел на пороге. Подошёл Володя.
– Друзья мои, вы ещё такие молодые, вы – дети, а я втащил вас в рамки такой жесткой муштры. Простите, если можно, конечно. Я обязан уехать. Когда-нибудь мы встретимся… Мне, наверное, будет лет сорок, возмужает Володя, а Камчатка превратится в очаровательной красоты леди. Вы забудете меня, как только я покину пределы гарнизона. А, встретившись на улице, лет через двадцать, вы меня просто не узнаете. И вас долго будет мучить вопрос: почему этот средних лет мужчина, увидев вас, судорожно схватился за сердце и, как в песне «брызнули слёзы, как камни, из раненых скал».
Володя молчал, натянув кадыком юношеского горла струну потока эмоций.
Я представил нарисованную мною картину: я был твёрдо уверен, что так всё и случится. Уткнувшись лицом в рукав накрахмаленной рубашки, я зарыдал. По уже прошедшей боевой юности, по потерянным через какие-то минуты друзьям.
Детской, мокрой от волнения ладошкой, Камчатка коснулась моей макушки.
– Спасибо Вам, Герман Владимирович, Вы были так добры ко мне. Спасибо Вам за Ваши подарки.
Я пытался вспомнить, что я подарил, кроме отобранного детства этому лепестку, этой маленькой девочке, взявшей вместо куклы, по велению времени, моё снаряжение, и не смог. А она продолжала:
– Не плачьте, Герман Владимирович, господину нехорошо плакать перед адъютантами.
Да, она ещё много не понимала, мой маленький адъютант, но я отвернулся…
… – Ломов, Ломов, ты плачешь во сне. Какие-то проблемы? – окликнули меня справа.
– Я только что потерял своих лучших друзей. Теперь уже навсегда, – ответил я, просыпаясь.
Я не помню ни лиц, ни характеров. Я помню только наличие.
* * *
Товарищам по службе… и не только
посвящается
Невоенный гарнизон
Мы были друг за друга готовы жизнь отдать,
Глоток последний фляжки отдать были готовы,
Но вызвал командир меня, сказал: «Тебе пора!
И завтра ты покинешь пределы гарнизона».
Вернувшись к вам, я бросил фуражку на газон,
Прилег и сам. «Я ухожу». И потянулся сонно.
В ответ вы промолчали, но каждый вспоминал
Мои последние бои в составе батальона.
Металась взаперти душа, я на локте привстал,
Спокойно прикурил, но молвил раздражено:
«Забудут командир и подчиненные меня,
Как