почти треть населения города полегла от чумы, а теперь город неуклонно терял союзников и земли. Отношение к пленным по обеим сторонам военных действий нарушало все постулаты эллинского кодекса чести: своих же собратьев-греков клеймили, морили голодом и насмерть забивали камнями.
Учуяв потери в этой борьбе греков с греками, державные подстрекатели с Востока вновь обратили свои взоры на запад. С разгрома при Саламине сменилось уже два поколения, и Персидская империя снова была готова поразмять мускулы. Алкивиад, политический деятель, обладающий макиавеллиевским даром, которому всегда удавалось оставить себе пути к отступлению, пустил в ход связывавшую все Средиземноморье сеть шпионов, дипломатов и посланников. Он предложил Афинам оставить свой демократический эксперимент и сделать Персию своим союзником против Спарты.
Афины оставили его пикантный совет без внимания и ввязались в гнусную идеологическую гражданскую войну, уничтожив демократию и беспомощно наблюдая, как Алкивиад, некогда бывший символом города, реквизировал корабли в Самосе и создавал, по сути, личную флотилию. А Спарта тем временем захватывала такие ключевые города, как, например, Византий{83}. Со стороны Восточного Средиземноморья дули ветра смуты – будущее было неопределенным.
Благодаря ярким описаниям плетущихся на берегах Босфора интриг, людей, сражавшихся, чтобы урвать клочок моря или суши, читать Ксенофонта увлекательно, он – очень выразительный автор. Мы узнаем о персидских полководцах, бросавшихся в волны на своих перепуганных, уходивших в воду по самую шею лошадях, о таких деятелях, как Алкивиад, который сновал по морю туда-сюда, кого уговаривая, кого устрашая. Нетрудно додуматься, почему же люди Античности так энергично боролись за Византий. Будь то Мраморное море, Босфорский пролив или Золотой Рог, любое судно, оказавшееся в пределах видимости города, разворачивало свой курс к нему, целенаправленно разрезая бурливые, иссиня-черные, как нефть, воды и вздымая белую пену. Берега манили своей близостью. Воодушевленным солдатам-матросам, должно быть, казалось, что земли Византия станут для них гигантской ареной для дерзких приключений и утверждения своего авторитета.
Тут-то Алкивиад мог запросто «оперситься», переметнуться к мидянам, персам. Персы были явно очарованы им не меньше афинян и спартанцев: поставили его на довольствие и называли в честь него парки отдыха. Но, разумеется, у этого колоссальных масштабов любителя внимания были друзья и семья, и ему нужно было восстанавливать свою репутацию в Афинах. Он уже хорошо изучил коварные воды разделяющего Европу и Азию пролива. Успешно возглавив афинский флот в 410 г. до н. э. во время осады Кизика на азиатском побережье Мраморного моря (где, говорят, в глубокой древности причаливали аргонавты с Ясоном), он, вертясь и изворачиваясь, как ртуть, помог установить (или восстановить) таможню посреди пролива, рядом с Византием, в башне, которая ныне называется Леандровой. Со всех проходящих судов требовали по 10 % от перевозимого добра