спать, все уже, мужики вон перепугались из-за тебя, – куратор решил, что, выговорившись, тот успокоится, и следил лишь за тем, чтобы его действия не переходили за грань простого общения, на миг заподозрив в нем появившуюся агрессию. Но это его только подтолкнуло к продолжению.
– Ни одной граммы.… А, Анджжлль Джжлии, – едва выговорил он заплетавшимся языком, – вон…
Парщинников резко развернулся в сторону стойки бара.
– Чем хуже? Красавица!.. Анджела… – выкрикнул он имя официантки.
Дмитрич, просекши ситуацию, придерживая хмельного Михаила за локоть, когда тот обращался в сторону, незаметно намекнул иностранцам, чтобы те поскорей уходили.
Михаил, протягивая руку в сторону барной стойки, вспомнив об иностранцах, вновь повернулся, но, не заметив никого, едва удерживая равновесие не без помощи Дмитрича, направился в сторону лифта.
– И все же мы, – Михаил снова ударил кулаком себя по груди, обращаясь скорей самому себе, – актеры России, играем лучше, чем… – он повернулся, указав пальцем в сторону центрального выхода, куда вышли Нильсон с Фильчиганом, – ихне…
– Нжелочка, – Михаил обратился к официантке, которая, словно не замечая актера, занималась своим делом, – меня, красулечка, до обеда не буди.
– Хорошо, Михаил Александрович, – подыграла Анжела Парщинникову.
Михаил, заслышав женский голос, отреагировал словно заблудший путник, хотел вновь пококетничать с девушкой, но вовремя подхватившего его куратора сдался его уговорам и с его помощью направился в номер.
– Да, русские редко знают меру в выпивке, – прокомментировал замеченное им в холле кафе Нильсон, когда они с коллегой по колледжу оказались снаружи гостиницы.
Легкий ветерок слегка трепал волосы джентльменов и становился все реже, предвещая сухую и теплую погоду. На часах Фильчигана было девять часов двадцать шесть минут утра.
Нильсон был одет по ранневесеннему сезону, когда в Вирджинии в апреле воздух уже был прогрет и рядовые граждане, скинув теплые одежды, носили легкие ветровки, а кто-то выходил на улицы и без головного убора. Брезентовая кепка выделяла Нильсона среди более легко одетых изредка проходивших граждан.
Решив прогуляться по предложению Нильсона, Фильчиган решил вновь поскорей напомнить, зачем они здесь. Закупившись несколькими хлебобулочными изделиями и соком по предложению товарища Юрия, Фэргата, они остановились у центральной кофейни с вывеской как на кириллице, так и на английском – «Centralofcoffeehouses». Пококетничав немного с продавщицами, эсквайр, точнее, попробовав это сделать, но так как он был больше похож на обычного поселенца, девушки посчитали его за местного щеголя, пытавшегося вспомнить молодость. Поняв такое отношение, у Нильсона немного понизилось настроение.
– Моей дочери столько же лет, как и им, – Нильсон пожаловался товарищу, когда они сели в салон черной «пятерки», – но Мари всегда улыбнется, всегда на ее лице улыбка, даже для незнакомого заговорившего с ней человека.
Фильчиган не знал, что ответить, лишь пожал