с какой-нибудь старой шлюшкой.
– Нет. Хуже.
– Хуже не бывает.
– Я разговаривал с Гарольдом Фезантом.
– Продюсером?
– Да. Вон он сидит за столиком в углу.
– Ой, правда!
– Не оглядывайся. И не маши. Пей лучше. И я с тобой.
– Да в чем дело-то?
– Он, видишь ли, собирался дать деньги под сценарий, которого я не написал.
– Знаю.
– И вот пока тебя не было, он подошел ко мне потрепаться.
– Повторяешься.
– Пить отказался.
– Это так на тебя подействовало, что сам сидишь трезвый как стеклышко.
– Погоди. Он рассказывал про фильм, который они только что кончили.
– И ты что же, его засрал?
– Он сам засрал.
– Ну конечно. В чем все-таки дело?
Я посмотрел в зеркало. Вообще-то я себе нравлюсь, только не в зеркальном отражении. Оно на меня не похоже. Я допил свою порцию.
– Допивай, – сказал я Саре. Она послушалась.
– Так в чем дело?
– Ну что ты заладила: в чем дело, в чем дело…
– Какая у тебя цепкая память. И трезвый ты просто на диво.
Я махнул бармену, заказал еще выпить.
– Этот Фезант, значит, рассказывал мне о своем фильме. Он про писателя, который не умел писать, но прославился, потому что виду него был, как у чемпиона родео.
– Это про кого же?
– Про Мака Деруака.
– И это тебя огорчило?
– Да нет, на это мне как раз наплевать. Но он сказал, как фильм называется.
– И как же?
– Ради бога, не спрашивай. Я пытаюсь вытеснить это из памяти. Чушь несусветная.
– Скажи.
– Ну ладно…
Чертово зеркало маячило прямо перед глазами.
– Скажи, скажи, скажи!
– Ладно. «Обломки разбитого вдребезги».
– Мне нравится.
– А мне нет. Я ему так и сказал. И он ушел. Мы потеряли нашего единственного спонсора.
– Надо подойти и извиниться.
– Никак невозможно. После такого названия.
– Ты, небось, хотел бы, чтобы поставили фильм о тебе.
– Идея! Я напишу сценарий о самом себе!
– Название уже готово?
– А как же! «Разбитая жизнь».
– Давай мотать отсюда. С тем мы и ушли.
Мы назначили встречу с Джоном Пинчотом в вестибюле гостиницы «Беверли-Хиллз» на два часа. Приходилось терять целый день, но Джон настаивал именно на этом часе. Он нашел парня, какого-то Жан-Поля Санраха, у которого своих деньжат не было, но он умел доставать их прямо из воздуха. Про него говорили, что, тряхни он садовую статую, из нее посыплются монеты. Он ждал нас в номере 530.
Где-то там обретался и Джон-Люк Модар, французский режиссер. Пинчот уверял, что он тащится от моих книжек. Гениально.
Дражайшая Сара сопровождала меня на случай, если мне понадобится посторонняя помощь, чтобы добраться домой. К тому же ей надо было убедиться, что в 530-м не засели в осаде старлетки.
Джон сидел в вестибюле в громадном кожаном кресле и наблюдал за местной шизанутой публикой. Увидев нас, он поднялся,