для борьбы с Бельским, – предложил Петр, положив сильную руку на плечо отца. – Воспользуйся этим!
– Да, верно, – кивнул Иван Васильевич, по-прежнему глядя перед собой. – Уйду в тень. И Иоасаф, и Иван Бельский еще почувствуют мою силу. Они теперь мои первые враги! Пусть!
Он вскочил с кресла, стал мерить горницу широкими шагами, бормоча что-то под нос. Затем встал, обернувшись к сыну:
– Вели писать грамоты всем родичам нашим, да пущай сказано будет в них, дабы с боярами совет не держали, к великому князю не ездили. Помни, сын, Шуйские всегда друг за друга держатся, спина к спине, плечом к плечу! Пущай пока порадуются, пущай! Мы подождем…
И сухое лицо Ивана Васильевича впервые озарило подобие улыбки.
Выйдя из темницы, Иван Бельский решил поддержать ослабленное многолетним заключением здоровье и уехал из Москвы с разрешения великого князя и с благословения митрополита. Он отправился в родительский терем, где его ждали супруга и сын. Туда же, узнав о счастливой вести, отправился Дмитрий – шесть лет не виделись!
Брат встретил его на пороге, постаревший, высохший и изможденный – щеки впали, глаза на похудевшем лице казались неимоверно большими, в остриженных уже волосах и бороде обильно проступала седина. Какое-то время они глядели друг на друга, и Иван взглядом своим будто говорил старшему брату: «Ну, вот, погляди, каким я стал…», и неимоверная злоба заклокотала в груди Дмитрия, злоба на покойную Елену и Семена, сидевшего у крымского хана, на Шуйских. И после того братья крепко обнялись, и редкие, но искренние мужские слезы катились из их глаз.
За столом, оставшись наедине, говорили о делах.
– Говорят, Новгород и Псков в кормление Андрею Шуйскому отданы, так он их подчистую ограбил, что там, кроме нищих, не осталось никого… И единства в думе нет, сплошные бесчинства! – Дмитрий говорил полушепотом, наклонившись к брату.
– Надобно самим власть в руки брать, – отвечал Иван, опустив глаза.
– По знатности рода – да, но только с Шуйскими тягаться сложно!
– Шуйские озлоблены сейчас, заявили, что в Москву ездить не станут и в думе сидеть тоже. Враг я им, понимаешь… Но ход свой я уже сделал. Митрополит за меня, и рядом с государем верный мне человек…
Помолчав немного и двинув желваками, Иван спросил:
– Ты слышал о Семене что-либо?
– Ведаю, что у крымского хана сидит! В почете! Говаривали, что он через всю Европу ехал к турецкому султану и по приказу его отправился в Крым…
– Ох, Семен, – тяжело вздохнул Иван и, поджав губы, нервно почесал бороду.
– Ничего, повидаемся. Еще. Убью! – Дмитрий со злости громко ударил кулаком по столу, да так, что чарки и блюда подпрыгнули.
– Остынь! – неожиданно жестко сказал Иван. – Он брат наш, кровь наша, сын матери и отца, твоих и моих!
– А что из-за него наша семья перетерпела, забыл? Что ты в темнице сидел столько лет – ничего? – Дмитрия просто разрывало от гнева. – Каждому по заслугам его воздается! Да и какой он