гробить. Люська моя, память светлая, говорила, что по повороту ключа уже знала, когда я поддатый приходил. Дурак. Даже по такой фитюльке скучаю.
– Где оно, здоровье-то. Почки расцвету-у-ут, – тоненько затянул Паштет.
– Печень запорха-ала-а, – в тон поддержал Треска, и парочка захохотала. – Ну даешь, философ. А сам-то что сейчас делаешь?
– Я так, – посмотрел в свою кружку старик. – За компанию.
– Вот и мы за компанию, – согласились повара, снова прикладываясь к кружкам.
– Вам еще в фёркей завтра играть, – напомнил Ерофеич.
– Сделаем! – заверили повара.
Сидевший с краю Яков потягивал пиво, прислушиваясь к разговору за соседним столом, где уже некоторое время речи велись на повышенных тонах.
– …а я тебе говорю, охренели вы со своей лодкой вконец, – напирал рослый скандинав из свиты каравана с окладистой, заплетенной косами бородой и заплывшими красными глазками. – Сидите тут, горя не знаете. Присвоили все себе. А какого рожна она ваша? Кто сказал? Покажи?!
– Чего там у них, – тихо поинтересовался Ворошилов.
– Да все то же, – не поворачиваясь, хмурился переводчик. – Лодка покоя не дает.
– Чего ты до меня докопался, – закипая, раздраженно парировал оппонент из местных. – Я тебе что, начальство? Совет? Турнотур?!
– Ну конечно, стрелочник. Яиц нет за базар отвечать, так все на главных спихнем, так? – не унимался бородач, которому выпивка с дороги и недосыпа крепко ударила в голову. – Ты свою рожу видел? Рот в кружку не помещается, отожрались, скоты. Баб наших лапаете, своих мало? – Он ткнул пальцем в местного, державшего на коленях певичку. – Руки от нее убрал! А ты чего стелешься, еще ляг под него!
– Отвали, – вальяжно огрызнулась девушка. – На пароме не дала, так яйца прищемило?
– Пасть закрой!
– Э-э, – набычился клеивший разомлевшую певичку амбал.
– Иди овцу себе постели, импотент!
– Остынь брат, выйди на воздух, – стиснув зубы, прибегнул к последней попытке спустить ситуацию на тормозах сидевший напротив буяна оппонент.
– Брат?! Какой я тебе брат, сука! Мой брат дома сидит, на семью впахивает, пока вы тут в ус не дуете. А мы ишачим, с дарами вон к ним идем, жопы надрывая!
– Что, переломился? Обычаи нельзя нарушать. Мы к вам тоже ходим.
– А не ходите! Вы нам не сдались! Зажритесь, чтоб вы тут жиром все захлебнулись! Ой-ой-ой! Лодочка приплыла, попку нам всем подтирать. Прогнулись под русских, да? Да?! Я тебя спрашиваю! Отвечай, дерьмо! Или ты не мужик, а баба? Ко-ко-ко-ко-ко…
– Ты под кем ходишь? Овечий сын! – отпихнув скамью, не выдержав, поднялся местный.
– Ты сейчас под себя ходить будешь!
– Полундра. – Без перевода втыкая в происходящее и стараясь сделаться незаметным, Паштет увлеченно присосался к своей пустой кружке, делая вид, что пьет.
Видя назревшую ссору, от стола армрестлеров отделился один из борцов и, накинув на плечо влажную тряпицу, подошел к сверлящими