кто разговаривал с ней, имел с ней постоянный контакт. Они поговорили с ее учителями. Они трижды допрашивали в участке Джейка Гински, хотя у него и имелось алиби: он играл в видеоигры с остальными учениками девятого класса, которые, как и он, состояли в школьной команде по американскому футболу. Они даже обыскали дом Боллов, пока мистер Болл стоял во дворе, вопя о некомпетентности полиции, одетый в длинные черные носки, доходящие до колен, и семейные трусы, которые придавали ему вид педофила, о вероятности чего шушукались все.
И они никак не желали отстать от нас. От Бринн, Оуэна и меня.
Но что, если ответ лежал не в том, что можно было вычитать из свидетельских показаний, рассказов очевидцев и всевозможных алиби? Что, если ответ все время лежал в самой книге?
– Позволь мне кое-что прояснить, Миа, – говорит Бринн, говорит тихим голосом, как будто пытается объяснить что-то ребенку. – Ты идешь по ложному следу. То, что ты ищешь, не существует. Никогда не было никакого клуба. Никогда не было никаких признаков существования иного мира или незнакомцев, которые желали принести кого-то в жертву или вообще чего-то в этом духе. Мы все это придумали, абсолютно все. Нам было скучно, мы были чокнутые, мы были влюблены, мы были не в своем уме…
– Эй, девочки? – Эбби высовывает голову из-за двери, и Бринн тут же резко разворачивается, оборвав начатое предложение. – Посмотрите-ка на то, что я здесь нашла.
– А что, если мы не вернемся? – спросила как-то Эйва, когда она, Эшли и Одри все вместе лежали на берегу Реки Черного Оленя, наблюдая за пчелами, жужжащими над цветами размером с кулак. Эшли и Одри с удивлением повернулись к Эйве.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Эшли.
– То, что я и сказала. – Эйва протянула руку и, сорвав цветок, начала один за другим обрывать с него лепестки. – Почему бы нам просто не остаться в Лавлорне?
Наши дни
Внутри сарая лежит моя развороченная спортивная сумка, и вещи разбросаны по полу. Я замечаю, что Миа уставилась на мое белье: трусики и бюстгальтер в горошек, подарок от мамы – и бросаю на нее сердитый взгляд.
– Что, какие-то проблемы? – спрашиваю я.
Она открывает было рот, потом закрывает его и качает головой.
Я наклоняюсь, хватаю с пола ворох одежды и засовываю его обратно в сумку. Черт бы побрал Миа и ее белое летнее платье и большие солнечные очки, которые, вероятно, стоят сотню баксов, и эту таскающуюся за ней придурковатую на вид лучшую подругу. У меня ноет спина от сна на твердом деревянном полу, и во рту стоит какой-то мерзкий вкус. Мне срочно надо почистить зубы.
Подружка Миа – Эбби уже копается в барахле, которое скопилось здесь за столько лет. Она отодвигает в сторону большой лист рифленого железа, за которым открывается старый автомобильный аккумулятор.
– Ты, кажется, говорила, что после убийства полицейские здесь все очистили?
От будничного тона, которым она произносит слово «убийство», я невольно морщусь.
– Да,