я возразил, что если у Шамиля есть такое намерение, – то почему же он не высказал того, что хотел, полк. Богуславскому, к которому он, по-видимому, питал так много доверия; а между тем, меня он почти совсем не знает, и потому, имеет полное право не доверять мне ни в чем, кроме желания способствовать его спокойствию и благоустройству его домашней жизни.
Хаджио отвечал на это, что, во-первых, полк. Богуславский не делал Имаму подобных вопросов; во-вторых, что еще вчера Шамиль лично выразил полное ко мне доверие в пространном разговоре, возбужденном им самим; о теперешних взаимных наших отношениях, для чего, он пришел ко мне тотчас после отъезда полк. Богуславского в сопровождении переводчика Грамова и того же мюрида Хаджио; и в-третьих, что намерение Имама говорить со мною основано на отзывах обо мне г. Богуславского, и на каком-то особом доверии, которое он питает к моей физиономии.
Заметив на это, что наружность бывает обманчива, я повторил прежние свои слова, что расспрашивать Шамиля не стану ни о чем, сколько из опасения лишиться этого самого доверия, столько же и для того, чтобы не обеспокоить его и не сделаться ему в тягость.
Тогда Хаджио сказал: Если так, то позвольте же мне говорить об этом. Мне тоже хочется выказать чем-нибудь мою благодарность за все, что я получил и что видел; когда приеду домой, вы скоро услышите о том, что я буду говорить; но я хочу исполнить это теперь, не выезжая из России. К тому же, я буду говорить с вами через Грамова, о котором и я и Имам, наверное, знаем, что он передаст наши слова без ошибки, и именно в том смысле, как мы желаем. Но прежде я должен вас предупредить, что если вы получите от ваших начальников позволение спросить Имама о чем-нибудь касающемся Кавказа, или сами издумаете это сделать, то сделайте это теперь, когда Исай (Грамов) еще здесь; а в особенности, когда приедет Казы-Магомет: это человек умный, и имеет большое влияние на отца, который, по случаю сведающий его печали, не всегда может сразу выразить свои мысли безошибочно (действительно, в последние два дня, до появления в гостинице органа, Шамиль в разговорах часто перемешивал в рассеянности один предмет с другим, посторонним разговору, и вообще, что называется, заговаривался); между тем Казы-Магомет знает кавказские дела и Кавказский народ не хуже Имама, с тою только разницей, что голова у него, как у человека молодого, свежее, чем у отца, хотя не такая светлая. С отъездом же Исая, я не думаю, чтобы Шамиль, а тем менее Казы-Магомет, были бы очень откровенны с новым переводчиком; если это и случится, то разве через долгое время.
Окончив эту речь, Хаджио снова попросил позволения «говорить». Сохраняя равнодушный вид, я исполнил его желание. Вот сущность его рассказа:
За все время Имамства Шамиля, в целом крае, признававшем его власть, лучшим наибом считался Тилитлинский наиб Кибит-Магома, в заведывании которого Шамиль отдал семь других наибств Дагестана, соседних с Тилитлем. Кибит-Магома пользовался