Между белыми и красными. Русская интеллигенция 1920-1930 годов в поисках Третьего Пути
этой жертвы не оценит и, главное, ни к чему она не нужна. Губер в «Литературных Записках» очень злобно отметил какую-то суетливость, суматошность, которую проявляют сменовеховцы, «делающие русскую историю в Берлине, как хромой бочар делал луну в Гамбурге». Чтобы он не оказался прав, мне кажется, нужна нам большая выдержка, сознание, что в данную минуту нам еще не следует становиться слишком близко к правящим кругам, не следует брать на себя ответственность за советскую политику. Мне представляется, что Ключников и, отчасти, «Накануне» не уясняют себе объективно-исторической роли, которую призван сыграть сменовехизм: – он ни в какой мере не течение революционное, а вполне и всецело послереволюционное. И рядиться в революционные тоги нам невместно, даже если б кто из нас (как Ю. В. [Ключников]) и впрямь воспылал поздним революционным пафосом: тога ему окажется весьма не к лицу, что отмечают, увы, единодушно и подлинные аристократы революции («прикидываются»), и эмигранты всех колеров.
Брусилов и Слащев отнюдь не заявляют себя чересчур проникшимися «заветами Октября», но приносят России вполне реальную и ощутительную пользу, сохраняя себя и для будущего. Ключников, втравливаясь в большевистскую политику, воспринимая большевистскую идеологию, без нужды вовлекает себя в атмосферу, которой он по существу своему чужд и которая, как всякая революционная атмосфера, постепенно рассеивается. Того и гляди он попадает в какую-либо мелкую склоку и уже окончательно оторвется от всякой почвы, не пристав, как следует, к большевикам (для чего, прежде всего, полагается быть историческим материалистом, а попробуйте-ка освободить нас с Юрием Вениаминовичем от всяких реминисценций школы Трубецкого!) и вооружив против себя и нэпманов, и спецов, и новую буржуазию, и адвокатов «крепкого мужичка». Нет, нет, больше самостоятельности, больше чутья к фазисам революции, больше осторожности в идеологических уступках!.. А в повседневной практической политике «наши пути сходятся», и я здесь на Дальнем Востоке, не скрывая, поддерживаю контакт с советскими представителями и давно уже вошел в советское подданство…»[245]
В письме А. В. Бобрищеву-Пушкину 20 октября 1922 г. Н. В. Устрялов пишет: «Я по-прежнему считаю ошибочной линию «Накануне»… Вы тысячу раз правы: «В России Термидор укрепляется. Это давление жизни, и коммунизм перед ним не может не отступить». Да, конечно, это так. И наша задача теперь – не нервничать, не суетиться и сумасшествовать, чем, по мнению Губера («Литературные Записки»), грешат сменовеховцы, а упорно гнуть свою линию «второго дня», ни в какой мере не приспосабливаться под первый.
Недавно приезжал сюда из России профессор М. М. Рубинштейн, бывший московский, а теперь иркутский. Мы долго беседовали с ним. Он – вполне «сменовеховец», т. е. стоит за полное признание советской власти и созидательную работу в России. Но отсюда вовсе не хочет он выводить своей политической солидарности с коммунистической партией, – не любит злоупотреблять