и принялась смотреть, как течет вода по камням, выступающим из ручья. Секунду спустя Кэм к ней присоединился.
– Откуда ты? – спросила она.
– Из этих мест? – Кэм запустил руку в изогнутые ветки, где Лилит оставила свою гитару. Иногда она приходила сюда и играла, пропуская обед. Это помогало ей не думать о том, насколько она голодна.
– Такой таинственный? – сказала она, имитируя его тон и забирая у него гитару.
– Все не так круто, как звучит, – сказал Кэм. – Прошлой ночью я спал на пороге мастерской по ремонту телевизоров.
– О’Мэлли на Хилл-стрит? – спросила Лилит, настраивая струну повыше. – Это странно. Я один раз спала там, когда меня оставили под домашним арестом и мне нужно было сбежать от Дженет.
Она почувствовала на себе его взгляд: Кэм хотел, чтобы она продолжала.
– Дженет – моя мама.
Но это был разговор, ведущий в тупик, поэтому она сменила тему:
– Как ты здесь оказался?
Кэм сжал челюсти, на лбу между глаз проступила вена. Ему явно хотелось обсуждать это в последнюю очередь, что показалось Лилит подозрительным. Он что-то скрывал, как и она.
– Хватит «За кадром». – Кэм открыл гитарный кейс, который взял из музыкальной комнаты, и вытащил зеленую Fender Jaguar, собственность группы поддержки Трамбулла. – Давай что-нибудь сыграем.
Лилит чихнула и ухватилась за живот. Голод ржавыми ножницами проходился по ее внутренностям.
– Голодный чих, – сказал Кэм. – Не следовало позволять тебе отговорить меня от идеи где-то поесть. Хорошо, что ты со мной.
– Почему?
– Потому что нам хорошо вместе. – Он откинул темные волосы с глаз. – И потому что я путешествую с деликатесами.
Из своей холщовой сумки он вытащил пакет с галетами и небольшую, но солидную баночку с иностранной надписью. Кэм взялся за крышку и постарался повернуть ее. Та не поддавалась. Он попробовал еще раз; на лбу у него снова проявилась жилка.
– Дай сюда. – Лилит забрала у него банку и подсунула ее под струны гитары, позволяя одной из них вскрыть вакуум. Ей однажды довелось проделать подобное дома, когда Брюс был голоден, а банка с соленьями осталась последним, что у них было.
Банка открылась в ее руках.
Кэм пробежался кончиком языка по зубам и легонько кивнул.
– Я ослабил крышку для тебя.
Лилит заглянула в банку. Та была набита крошечными влажными черными икринками.
– Осетр, – сказал Кэм. – Лучшая икра.
Лилит понятия не имела, что делать с икрой. И где он достал ее – особенно если спал прошлой ночью на улице.
Кэм открыл упаковку галет и одной из них нагреб горку блестящей черной массы.
– Закрой глаза и открой рот, – сказал он.
Она не хотел этого делать, но голод победил.
Галета была хрустящей, а икра – мягкой и сочной. Потом Лилит ощутила солоноватость икры и поначалу решила, что ей не нравится. Но когда Лилит дала ей полежать на языке мгновение, насыщенный вкус распространился у нее во рту, маслянистый с резкой ноткой. Она сглотнула,