я ресторанный свет
На полумрак венецианский,]
О, теплый полумрак ночной…
На Riva dei Schiavoni
Стоял я и дышал волной
Морских соленых благовоний,
И ветер прикасаньем крыл
Ласкал мне волосы и шляпу…
А лев безмолвный возносил
Над морем бронзовую лапу.
И было хорошо молчать…
Лишь я, Венеция да море…
Иль черную ладью качать
Туда, к San Giorgio Maggiore,
Где песни давних серенад
Поют измученные девы,
А путешествующий рад
Внимать их скорбные напевы…
Ему ль, пришельцу, не прощу?
Он пьян от воздуха лагуны…
Я сам так сладостно грущу,
Заслышав голоса и струны!
[В них что-то пламенное есть,
И песня кажется веселой,
И пестрых фонарей не счесть
Над слишком громоздкой гондолой…
Одни и те же лодки тут
Звучат от музыки продажной,
А утром мертвецов везут
На остров под псалом протяжный…]
Лежи, облокотясь на край
Не накренив его налево,
Безмолвствуй, слушай и вздыхай
От венецейского напева…
Вдали в огнях piazzetta… Там
Звучит – вздымаясь – гул оркестра.
Взнесен там Верди к небесам
Бесалиеровским маэстро…
Сливаются в единый гул
Оркестр вдали и серенада…
И я в них канул, утонул,
И лучшего душе не надо…
Я не один в ладье ночной…
Я чувствую над сердцем узы
И, одинокие, с тоской
Уста целую призрак Музы.
Четыре города
Сергею Соловьеву
Нет места на земле, к которому любовней
Я был бы, чем к тебе, родимая Москва,
Твоя мне дорога седая голова,
Всегда к тебе иду с любовию сыновней…
Подругой детства мне Флоренция была,
Больная, чуткая и строже, чем другие.
Она, как лилия, в моей душе цвела,
Ей покровительствовала с небес Мария…
Когда же юношеский пыл зажег мне кровь
Мятежным праздников любви, страстей, мученья,
К тебе, Венеция, о, первая любовь,
Я уносил души безумные влеченья…
Теперь, переходя срединный свой порог,
Когда столь многое избыто и знакомо,
С благоговением тебя я жду, о, Рома,
О, Рим… Надежная ты пристань всех дорог,
К вину минувшего привычному устами.
На землю скорбную, не чуждый пилигрим,
Но словно в дом родной, вступлю в твой мир, о, Рим,
Шумящий водами, глаголящий крестами,
Проливший мирру роз на мрамор алтарей,
И вам я поклонюсь, проникнув в вечный улей,
О, Юлий[578] древности, и ты, о новый Юлий[579], —
В печальном золоте кампанских ноябрей…
Гондола
Когда по Сухоне я плыл и по Двине,
Где лиственниц леса